Китаю необходимо освободить России руки, развязать России руки на Западе раньше, чем начнется тайваньский кризис. А Соединенным Штатам необходимо, чтобы руки России на Западе были связаны как можно дольше, считает политолог Ростислав Ищенко.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
– Ростислав Владимирович, каковы с вашей точки зрения причины и последствия продления зерновой сделки? Ведь наша – российская – сторона продлила ее на 60 дней из-за отсутствия прогресса в вопросе поставок российского продовольствия. Есть ли объективные плюсы с нашей стороны в продлении черноморской инициативы, для российской стороны?
– Знаете, если бы для российской стороны не было плюсов, то ее и не продлевали бы и вообще не заключали бы. Понятно, что если дважды не выполняли свои обязательства наши контрагенты — а надо сказать, что нашими контрагентами являются абстрактное ООН и Украина, при этом Запад нам ничего не обещал, соответственно, предъявлять претензии по поводу проблем с экспортом продовольствия или проблем с экспортом наших удобрений некому, выполнять они их не будут. Просто они их не смогут выполнить, даже если очень захотят.
Эту сделку изначально надо рассматривать как элемент большой политической игры. Понятно, что изначально ключевым моментом здесь были интересы Турции.
Турция является крупным региональным игроком, который в нынешнем глобальном противостоянии, сохраняя неустойчивый нейтралитет, в принципе, больше склоняется в нашу пользу, то есть — турецкий нейтралитет нам выгоднее.
Через Турцию к нам идут подсанкционные товары, Турция не создает препятствий нашим усилиям в Сирии, наоборот, в последнее время начала нормализацию отношений с Сирией. Это тоже нам выгодно.
То есть, идет серьезный обмен политическими бонусами у нас с Анкарой. Для Эрдогана зерновая сделка — это не последняя возможность переизбраться. Мы уже говорили с вашими коллегами о том, что, в принципе, мы не знаем, каким будет другой турецкий президент, но он совершенно определенно будет слабее Эрдогана, и американцам будет значительно проще на него давить. И, соответственно, значительно проще выдавливать из Турции уступки в свою пользу.
У Эрдогана отношения с Соединенными Штатами разрушены навсегда, и в нынешней политической ситуации понятно, что нам переизбрание Эрдогана политически более выгодно.
Поэтому мы продлеваем зерновую сделку до турецких выборов, мы ее тянем до турецких выборов — потому, что это работа, в том числе, турецких мукомольных предприятий, для Турции серьезная вещь, даже не для турецкого государства, а для турецкого мелкого и среднего бизнеса. А это – не в последнюю очередь – голоса, которые могут быть отданы за Эрдогана, но могут быть отданы и за его противника.
Учитывая, что у Эрдогана проблемы с землетрясением… Хотя Эрдоган землетрясениями не руководит, как вы понимаете, но когда у народа трагедия, причем такого масштаба, всегда возникает определенное недовольство властями, потому что власти должны предотвращать все: наводнения, землетрясения, падения астероидов и так далее, потому что больше-то возмущаться не на кого. Соответственно, это должно было нанести удар — и нанесло удар — по его электорату, сократило базу его поддержки.
Для того чтобы у него сохранялись какие-то шансы на переизбрание, для того, чтобы эти шансы повысить, Россия прилагает определенные усилия. В том числе, это и продление зерновой сделки.
Возможно, заложены еще какие-то интересы, в том числе и политические, но в данном случае турецкие, с моей точки зрения, являются основными просто потому, что они очевидны. И взаимная заинтересованность здесь тоже очевидна — и наша, и турецкая.
Естественно, Запад говорит о голодающих детях Африки, мы будем говорить о доброй воле, и так далее. Политика цинична, тем не менее, она всегда описывается пафосными словами.
Никто не будет признаваться на Западе, что потом зерно турецкое пытаются тащить к себе и создавать запасы. Мы не будем признаваться, что пытаемся таким образом помочь Эрдогану, в какой-то степени подкупить электорат. Это нельзя назвать прямым подкупом, это выполнение своих обязанностей президентом, когда он создает условия для работы собственной промышленности, но понятно, что эти условия определенным образом повлияют на результаты выборов.
Окажется ли их достаточно для того, чтобы его переизбрали, или недостаточно, мы не знаем, но во всяком случае они должны повлиять в позитивную для нас сторону на исход турецких выборов.
Поэтому я думаю, зерновая сделка продлена именно на 60 дней. Нам ничего не стоило продлить ее еще на 120.
– В таких условиях пойдем ли мы навстречу Турции, которая сейчас ведет переговоры о том, чтобы продлить сделку именно на 120 дней?
– Не знаю. Возможно, что и пойдем. Можем продлить на 60, а потом еще на 60.
Дело в том, что каждое продление — это новые переговоры, а новые переговоры — это возможность выдавить у наших противников новые уступки.
Мы помогаем Турции, в какой-то степени Эрдогану помогаем, но это же не значит, что мы это собираемся делать бесплатно. И турки тоже когда нам помогают, они это не бесплатно делают. Они вообще на этом кризисе хорошо зарабатывают: они Украине продавали беспилотники, нам помогают закупать санкционку, и так далее. Они работают в своих интересах, мы работаем в своих интересах.
Соответственно, дальше выводы будут делаться, исходя из выводов, которые предоставят дипломаты, которые предоставят разведки, и так далее.
Если будет принято решение, что нам выгоднее продлить на 120 дней, мы продлим на 120; если будет принято решение, что лучше продлить на 60, а потом еще на 60, значит, пойдем по такому пути; если будет принято решение продлить на 60, а потом не продлевать, значит, больше не будем продлевать. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и зерновая сделка когда-нибудь закончится.
Потом, опять-таки, мы ведь будем ориентироваться не только на турецкие планы и интересы, на планы и интересы Эрдогана, мы еще будем ориентироваться и на свои планы и интересы.
Если мы, допустим, исходим из того, что на какой-то период времени мы готовим крупное наступление с возможным занятием Одессы, понятно, что в таком случае наши военные интересы не будут уступать политическим, дипломатическим интересам, в первую очередь мы будем опираться на защиту военных интересов своих. И тогда никто ничего продлевать не будет, потому что в этот период будут идти бои, а нам будут тыкать в нос зерновой сделкой и говорить, что мы ее нарушаем.
– Поживем – увидим. Вдруг там все-таки разблокируют российский экспорт продовольствия и удобрений. Все равно ведь шансы существуют.
– Шанс существует, но я сомневаюсь, что там так уж быстро и эффективно разблокируют, просто потому, что это невыгодно американцам и невыгодно украинцам. Соответственно, вряд ли они пойдут на подобного рода уступку.
На Украине это будет воспринято как огромная российская политическая победа и как отход Запада, в первую очередь, отход Соединенных Штатов, от политики санкций. А Украина сейчас находится в очень тяжелой ситуации военной.
Там начинаются в обществе определенные брожения. Не то чтобы там возникала огромная любовь к России, но возникает вопрос — «правильный ли выбор сделали в свое время». Может быть, надо было выбирать другого президента.
То есть возникает определенное недовольство Соединенными Штатами — они неправильно Украине помогают. Не так много, не в тех направлениях, и так далее. Поэтому вряд ли Соединенные Штаты пойдут на то, чтобы еще и разблокировать экспорт российских удобрений. Тем более, что они и сами могут приторговывать.
Видите, они пытаются перекрыть экспорт российского газа полностью в Европу, хоть мы сейчас наращиваем поставки СПГ, но американцы и их европейская агентура говорят: «Не покупайте российский СПГ, это плохой газ, вы таким образом войну финансируете, покупайте американский газ. Он дороже в два раза, но вы его покупайте».
То же самое и по удобрениям: «зачем вам российские, покупайте американские». Они, конечно, дороже в два или в три раза, но зато это же правильные демократические удобрения.
– Перейдем к следующей теме: переизбрание Си Цзиньпина на должность председателя КНР — впервые, кстати, в истории Китая на третий срок подряд. Можно ли считать Китай для России заглавным политическим партнером и фактическим союзником на мировой арене? Или тут не все так однозначно?
– На сегодня – да. Безусловно, у нас отношения стратегического партнерства, у нас общий враг, причем — враг глобальный. Соответственно, и партнерство наше глобальное.
Безусловно, Китай и Россия находятся в союзнических отношениях. Этот союз не оформлен каким-либо договором. У нас есть целый комплекс договоров, которые обеспечивают взаимную торговлю, экономическую поддержку, вплоть до проведения совместных учений есть соглашения, но союзный договор, как, допустим, между странами-членами НАТО или между Соединенными Штатами и Японией, у нас отсутствует.
Я имею ввиду чисто военный союз. Но здесь и так понятно, что государства будут друг друга поддерживать, в том числе и в условиях боевых действий.
Китай сейчас нас поддерживает, и серьезно поддерживает. И мы Китай поддержим.
Сейчас политически – по тайваньскому вопросу, но, если будут вестись боевые действия там, соответственно, будем поддерживать и военно-технически, будем поддерживать оттягиванием на себя части сил американских. Будем усиливать свое военное присутствие в Азиатско-Тихоокеанском регионе — для того чтобы демонстрировать Соединенным Штатам, что они там сталкиваются не только с Китаем.
Так что — да, мы союзники и партнеры.
– Сразу после переизбрания Си Цзиньпин на следующей неделе собирается полететь в Москву, впервые на третьем сроке. Не исключается и встреча, пусть и онлайн, с Владимиром Зеленским. Китай действительно стремится укрепиться в роли посредника для решения конфликтов? Допустим, как в примере между Ираном и Саудовской Аравией — или такие примеры абсолютно не сравнимы?
– Ни одно государство не стремится укрепиться посредником в решении всех конфликтов. Государства пытаются посредничать там, где им это выгодно.
Китаю необходимо освободить России руки, развязать России руки на Западе раньше, чем начнется тайваньский кризис. Соединенным Штатам необходимо, чтобы российские руки на Западе были связаны как можно дольше.
Есть два варианта. Военная победа над Украиной, но не факт, что после этого Соединенные Штаты не найдут какую-нибудь другую «Украину», чтобы с нами воевать.
Даже если не найдут, все равно присутствие импортных войск у наших границ — а их там достаточно много, и поляки сейчас собираются создать чуть ли не 400-тысячную армию и насытить ее по самую макушку самой свежей техникой — будет требовать от нас соответствующего реагирования. То есть, все равно придется держать на западном направлении огромные силы.
Все, что мы держим на западном направлении, мы не можем использовать на восточном. И, опять-таки, нам не надо на востоке с кем-то воевать и направлять 500-тысячные армии куда-то в дальние походы. Нам необходимо держать там достаточно крупную группировку для того, чтобы уравновешивать Японию, чтобы у нее не возникало мысли, что можно повоевать с Китаем в поддержку Соединенных Штатов.
Поэтому Китаю выгодно развязать России руки, Китай пытается это сделать.
Кроме того, Китаю необходимо, на тот случай, если он начнет оказывать открытую, а не скрытую, как сейчас, военную помощь, получить под это дело логичное объяснение.
Потому что Китай подчеркивает, что, несмотря на то, что американцы разрушили международное право, он все равно следует его основным положениям. А основные положения говорят, что не надо поддерживать стороны конфликта.
Они (эти положения — Ред.) не зафиксированы как обязательные, но до определенного момента все старались их придерживаться. Не надо поддерживать стороны конфликта военно-технически, не надо поставлять оружие в зону конфликта, и так далее, для того чтобы у них быстрее исчерпались запасы, и они быстрее сели за стол переговоров.
Так вот, когда Китай выдвигает мирные предложения, а Запад и Украина говорят — «да нет, что вы, чушь какая-то, не будем мы вести мирные переговоры», китайцы обижаются, говорят — не будете, так не будете, почему мы тогда не должны России оружие поставлять? Американцы Украине поставляют, а мы что, сбоку припеку? У всех же права равные. Тем более мы приложили усилия, вы даже не попытались мирное посредничество организовать, а мы попытались, мы усилия приложили.
Кстати, обратите внимание, что после попыток турецкого посредничества Украина стала от Турции получать значительно меньше военно-технической помощи. Прекратились массовые поставки Bayraktar, никто о них уже не вспоминает. Какие-то там броневики приехали, так украинцы говорят, что броневики такие… В грязи вязнут, плохо ездят, недостаточно защищены.
И то — были давно передачи эти.
То есть постепенно военно-техническая поддержка Турцией Украины сошла практически на нет, несмотря на то, что это, между прочим, тоже деньги, и почему бы туркам не продавать.
Эрдоган внес предложение, Россия согласилась, сказала — да, давайте вести переговоры, давайте договоримся. Даже уже договорились. Потом Украина говорит — нет, мы ни о чем не договаривались, потому что Соединенные Штаты против.
Турки пожимают плечами, обижаются, говорят — ну, если Соединенные Штаты против, это, конечно, важно, но как же тогда мы можем договориться о мире? Кстати, Турции действительно нужен мир, зачем ей война у собственных границ, причем такая масштабная, в которую может быть втянута вся Европа.
Да, на этом деле можно немножко погреть руки, но именно «немножко», а потом этот костерок надо потушить, потому что иначе может разгореться такое пламя, что сгорит и турецкий дом. Поэтому турки вполне искренни в своих попытках договориться о компромиссном мире.
Они, конечно, и свое не упустят, не забудут, но мир им тоже нужен. И Китаю нужен мир на западном направлении. Да и Россия не против, потому что мы можем не успеть захватить к этому времени всю Украину. Или просто разгромить всю Украину и поделить ее с Польшей или еще с кем-то.
Но мы сейчас — и я уже говорил об этом неоднократно — даже не знаем, сможем ли мы закончить войну, если мы полностью уничтожим Украину. То есть будет ли это конец кризиса.
Конец Украины виден, а конец военного кризиса не виден и непонятен, каким он должен быть. С кем вести переговоры? Соединенные Штаты вроде бы не воюют с нами. Хоть и воюют, но вроде бы не воюют. С кем и о чем потом договариваться? Как выходить из этого положения?
Поэтому для нас тоже сейчас, в общем-то, заключение мира, подчеркиваю, на устраивающих нас условиях, вполне один из рабочих вариантов.
Да, мир, одним из условий является сохранение хоть какой-то Украины — подчеркиваю, хоть какой-то, даже небольшой, даже очень маленькой — это не мир, это перемирие до следующей войны. Но иногда и перемирие важно. Если есть более важные дела, если необходимо сейчас эту тупиковую ситуацию отодвинуть, то и такой вариант возможен.
У нас общество поделилось на тех, кто считает, что Украину надо захватить всю; на тех, кто считает, что Украину надо захватить не всю; на тех, кто считает, что надо ее поделить, все равно как; на тех, кто считает, что надо что-то там оставить.
У государственной власти на столе всегда лежат все варианты, потому что никто никогда не знает, кокой окажется более рабочим в конкретной ситуации.
Ситуация меняется постоянно и на фронте, и на политическом фронте ситуация меняется. И в зависимости от изменений этой ситуации более актуальным окажется или один, или другой, или третий, или четвертый вариант.
Поэтому и нам китайское посредничество отнюдь не мешает. Тем более, мы знаем реакцию наших «дорогих друзей и партнеров». Поэтому Китай говорит — «мы хотим предложить мирный план», и мы, конечно, заранее согласны — нам этот мирный план, который вы только еще собираетесь предложить, уже очень нравится, и мы согласны с ним работать.
Потому что мы прекрасно знаем, что, какой бы мирный план Китай ни положил на стол, Украина скажет, «Нет, это невозможно, это не интересно. Пусть уведут свои войска из Крыма, с Донбасса, тогда мы подумаем о том, какие территориальные претензии к России предъявить и сколько репараций попросить у нее. На эту тему мы тогда начнем переговоры». Им крутят пальцев у виска, говорят: «Ладно, продолжайте воевать».
Но, повторяю, в срыве мирного плана тогда виноваты не мы, это не мы сказали, что нам он не нужен. Это не мы обидели китайцев, это они это сделали. Это их проблема, а мы согласны на мир, согласны на китайский план.
– Пойдет ли это вразрез с поставленными задачами о денацификации и демилитаризации? Или есть что-то уже выше этого?
– Задачи выполняются по-разному. Иногда задачи выполняются на протяжении десятилетий, иногда – даже столетий.
Я не думаю, что денацификацию или демилитаризацию Украины придется вести столетиями или даже десятилетиями, хотя бы потому, что демилитаризация практически проведена.
Сейчас Украина воюет на западные деньги с западным же оружием. Дальше проблема только в том, чтобы Запад прекратил поставки и прекратил финансирование.
Почему я говорю, что даже до занятия всей территории Украины и до полного разгрома украинского государства план определенного перемирия может быть рабочим? Мне это не нравится, я хотел бы, чтобы этого государства просто не было бы, потому что я понимаю, что это — отложенная война. Но иногда отложенная война — вынужденная мера.
Так вот, почему может быть рабочим этот план — потому, что сейчас Запад видит, куда он вливает миллиарды. Соединенные Штаты видят, куда они вливают миллиарды. Они вливают миллиарды в войну с Россией, в сдерживание России на западном направлении для того, чтобы она не могла активно помогать Китаю, если начнется тайваньский кризис. Это понятно.
«Мы печатаем деньги, а на эти деньги украинцы, вцепившись зубами России в ногу, тянут ее на себя, не дают ей активно работать с Китаем». Все понятно. Бонусы понятны, «понятно, за что мы деньги платим».
Предположим теперь, что заключен мир. Даже не мир, перемирие. «Мы – американцы – понимаем, что теперь Украину, рано или поздно, добьют, но не прямо сейчас». Россия присоединила какие-то территории, занимается ими, а там надолго есть чем заниматься, там сейчас огромная серая зона, в которой ловят жирную рыбу разные мутные личности. Там, конечно, есть и герои, и подвижники, и так далее, но там сейчас уже нет украинского закона, и еще нет совсем российского закона, там переходный период.
Переходный период — достаточно тяжелая вещь. Это «анархия – мать порядка» и отдельные вкрапления законности. Там на годы есть чем заниматься. Восстановление — не самое важное. Важно восстановить дома, восстановить нормальную жизнь, восстановить экономику, но самое главное — восстановить рабочий административный аппарат, создать нормальные условия для жизни людей.
В первую очередь нормальные условия законные, потому что дом построим и землю вспашем, но надо, чтобы это не мешали делать.
Так вот, нам есть чем заниматься на этих освобожденных территориях уже, даже если мы больше ничего не освободим. А мы, скорее всего, освободим еще, к этому в придачу, и тоже, скорее всего, включим в состав Российской Федерации.
При этом остается какой-то огрызок Украины — без серьезных территорий, в демографической яме, со сбежавшим и перебитым населением, с уничтоженной экономикой и без бюджета, которая может существовать только на западные деньги. Причем — платить надо огромные деньги, надо платить по 40-50 и более миллиардов в год для того, чтобы это государство могло продолжать какое-то существование.
Но оно уже не воюет, и оно вряд ли уже может напасть на Россию. Организовывать всякие мелкие гадости и провокации – да, но организовать серьезное нападение оно уже не может, потому что армия должна быть демобилизована, если речь идет о прекращении боевых действий.
А как только она будет демобилизована, сразу же большое количество рванет к семьям за границу, которые туда вывезены, и больше уже никогда не вернется из этих самых бывших боевиков. Многие чиновники уедут, им самим уже делать нечего на Украине. И американцам больше незачем вливать деньги.
Если вот так все это будет существовать, разгромленное хозяйство, полностью выжженная земля, государство, которое никто не будет поддерживать, как оно будет существовать? Никому не известно.
Но это на американских плечах висит. Надо либо немедленно начинать новую войну, бессмысленную, в значительно более худших условиях для Украины, но немедленно ее начинать. Либо финансировать и накачивать оружием страну, которая неизвестно когда сможет начать воевать заново. И сможет ли вообще.
А в это время у России все равно руки развязаны. Да, повторяю, на западе надо будет держать крупную группировку, здесь никаких сомнений нет. Да, надо будет бдительно следить за украинской границей. Да, там, может быть, будет огромное количество проблем, огромнейшее, но — в военно-политическом плане руки будут развязаны для активных действий на восточном театре.
Есть разные варианты, разные подходы. Искусство политики, искусство управления в том и заключается, чтобы не зацикливаться на одном варианте, а выбирать тот, который подходит в данный момент.
Я не думаю, что Китаю удастся договориться о мире, но пусть поговорит. Это полезно, когда иностранные дипломаты начинают общаться с украинцами напрямую, они много чего нового и интересного для себя узнают. У них потом последние иллюзии пропадают.
Напомнить китайцам, кто такие украинцы, тоже не мешает. Они с тех пор, как у них отжимали «Мотор Сiч», уже много чего подзабыли, пусть поговорят с ними, пусть попробуют уговорить их помириться. А мы посмотрим.
В конце концов, понимаете, вести переговоры о мире и заключать мир — не одно и то же. План нам нравится, переговоры вести будем, если украинцы будут, а договоримся или не договоримся, так это вопрос — мы же не знаем, какие условия украинцы выдвинут.
В конечном итоге об одной запятой можно спорить и десять лет. Можно не спорить, а можно спорить. Это очень принципиальный вопрос, мы, конечно, уступили бы, но почему они не уступят? И все. Переговоры идут – идут, план китайский реализуется, все довольны, все смеются. Но и боевые действия продолжаются. Можно так.
Всегда есть разные варианты действий, причем — их никогда не два и не три, их всегда значительно больше. И лавировать можно как угодно. Для того, собственно, и создается дипломатическая служба — для того, чтобы вести войну без применения оружия.
– В продолжение разговора о союзниках и о партнерстве. Дамаск признает новые границы России после референдумов о присоединении новых регионов. Также переговоры прошли в Кремле между Владимиром Путиным и президентом Сирии Башаром Асадом. Речь шла о создании многополярного мира. Как вы считаете, насколько весома такая коалиция стран в противостоянии гегемонии США?
– Что значит «насколько весома»? У нас с Сирией, понятно, разные весовые категории в глобальной политике, но мы сейчас предельно заинтересованы друг в друге. Для нас Сирия — это надежная база на Ближнем Востоке, которая позволяет контролировать этот регион и практически вытеснить оттуда Соединенные Штаты.
Да, там осталось их присутствие, да, они пытаются в Иордании как-то суетиться, да, они традиционно «дружат» с Израилем — хотя не всегда дружат, Обама, например, не дружил — Израиль у них стратегический партнер.
Наши отношения с Сирией можно сравнить с отношениями Соединенных Штатов с Израилем. Израиль для Соединенных Штатов — стратегический партнер. Да, Израиль маленькая страна, да, Израиль предельно зависим от американской военной и политической помощи, потому что вокруг него огромный арабский мир, который спит и видит, как его раздавить.
Но Израиль для Соединенных Штатов очень важен, потому что это плацдарм американцев на Ближнем Востоке, достаточно сильная в военном отношении страна сама по себе, особенно если ей по чуть-чуть помогать. И, опять-таки, это зависимый от Соединенных Штатов союзник, Соединенные Штаты понимают, что Израиль всегда будет играть на их стороне.
У нас с Сирией примерно то же самое. Да, Сирия маленькая страна, у нее не самая сильная армия. Тем не менее, эта армия, если ее достаточно оснастить и обучить, учитывая, что она воюет уже больше десяти лет постоянно и набралась серьезного боевого опыта, это серьезный противовес той же израильской армии. Она всегда была таким противовесом.
Да, они терпели поражения, но они создавали Израилю достаточное количество проблем. Израиль стратегический союзник Соединенных Штатов, но у него на северном фланге появляется стратегический союзник России.
Сирия без нас уцелеть не может, ее разорвут на части. Дамаск это понимает, поэтому Сирия — наш надежнейший союзник на Ближнем Востоке, она никуда от нас не денется. И для нас такой надежный плацдарм важен.
Это не Судан, где сегодня базу строим, завтра — не строим, послезавтра рыбу заворачиваем, где мы можем даже построить базу, а потом нам скажут «извините, знаете, мы передумали».
Сирия может передумать только в том случае, если решит самоубиться, потому что, как только уйдем мы, опять появятся американцы, всякие террористы, турки опять вспомнят, что они не очень-то и любили сирийцев — и просто разорвут ее в клочки.
Они понимают, мы понимаем, что они понимают, они понимают, что мы понимаем, что они понимают, и так далее. На этом базируется прочное взаимовыгодное сотрудничество. И здесь уже все зависит не от размера и не от геополитического веса страны, а от нашей заинтересованности в этом государстве.
Наша заинтересованность в Сирии огромна, поэтому мы ей помогали, помогаем и будем помогать. И для того, чтобы укрепить свои позиции, для того, чтобы надежнее нас к себе привязать, приезжает Асад и говорит — конечно, надо побольше российских баз в Сирии и на долговременной основе, и не ставить им задачу по борьбе с терроризмом, пусть что хотят делают, с чем хотят борются, но побольше баз.
Я не знаю, надо ли нам побольше баз, потому что всегда есть разумная достаточность, но, если надо, то, очевидно, мы их получим. Если не надо, мы этот вопрос педалировать не будем. Во всяком случае мы там находимся, а это центр Ближнего Востока, откуда можно контролировать практически все направления. Мы там находимся, мы там очень прочно стоим.
И, кстати, изменение позиции Саудовской Аравии по Соединенным Штатам, с которыми они раньше лобзались в уста, а сейчас в них только что не плюют, это тоже результат, в том числе, нашего закрепления в Сирии, результат того, что они посмотрели — да, в Сирию пришли Соединенные Штаты, а остались там русские. Они сделали свои выводы и начали дрейфовать в другую сторону.
Последней их попыткой как-то поиграть в американские игры была нефтяная война, которую они устраивали года три назад, не помню точно, в каком году, и которую они с треском проиграли.
Они все поняли, они сообразительные ребята, они увидели, на чьей стороне военная сила, они увидели, на чьей стороне экономическая сила, и они начали тихонечко дрейфовать в другом направлении.
Это все результат решений, принятых в свое время по Сирии, результат с Сирией союзничества. Оно далеко выходит за пределы собственно Сирии.
Не могу сказать, что Сирия для нас, может быть, важнее Китая, но, по крайней мере — она не менее важна для нас, чем Китай, Турция, Иран.
Потому что те сами по себе достаточно мощные партнеры, которые могут и поддержку оказывать, и американские силы на себя оттягивать, А Сирия — это важный плацдарм на важном месте, это стратегическая точка, контролируя которую, мы контролируем одну из важнейших глобальных высот. Поэтому дружим, дружили и будем дружить.
ukraina.ru
