Количество сторонников братства трёх народов стагнирует, а количество сторонников «небратства» растёт. «Никогда мы не будем братьями» — теперь можно услышать уже не только из Киева, но и из Минска, и даже из Москвы
В России, Белоруссии и на Украине в обществе давно нет единого мнения по поводу того являемся ли мы единым народом, тремя братскими народами или тремя небратскими народами. Сторонники каждого из вариантов есть во всех трёх государствах. При этом количество людей, считающих великороссов, малороссов и белорусов триединым русским народом довольно быстро сокращается.
Пока что точка возврата ещё не пройдена, количество «небратьев» во всех трёх государствах не достигло критической массы, после которой и о едином, и о триедином народе говорить можно будет уже только в прошедшем времени, но тенденции тревожные.
«Раз мы вам не братья, то и вы нам не братья»
Дальше всего процесс зашёл на Украине, где количество людей, идентифицирующих себя русскими (или малороссами, как частью триединого народа) исчезающе мало. Большая часть таковых уже или покинула территорию Украины, или «перековалась», или боится заявлять о своих взглядах публично. Далеко зашёл на Украине и процесс сокращения числа людей, считающих русских, белорусов и украинцев тремя разными но братскими народами. Быстро увеличивается сегмент не просто «небратьев», но людей, агрессивно ненавидящих Россию и всё русское, даже если сами они являются обладателями великоросских фамилий и родились (а то и большую часть жизни прожили) в России.
В Белоруссии наблюдаются аналогичные тенденции, но там процесс деруссификации только начался, поэтому большинство населения всё ещё считает себя русскими или частью триединого народа. Однако быстро растут сегменты «братьев» и «небратьев». Если тенденция не будет переломлена, то лет через восемь-десять (если не раньше) восприятие белорусским обществом русскости и братскости будет примерно таким же, как в нынешней Украине.
Ситуация в России отличается коренным образом. Здесь за последние годы резко вырос сегмент «небратскости», но произошло это в качестве рефлексии на идущие на Украине и в Белоруссии процессы. По принципу: «раз мы вам не братья, то и вы нам не братья, тем более, что только и делаете, что выпрашиваете помощь, а сами держите камень за пазухой». То есть, можно с уверенностью утверждать, что в случае позитивного изменения украинско-белорусских процессов «небратскости» российская рефлексия, лишившись внешнего раздражителя, быстро исчезнет.
Надо, однако, понимать, что пока нет никаких оснований считать, что процессы, формирующие в украинском и белорусском обществах растущий сегмент «небратскости», в ближайшее время прекратятся. А это значит, что через какое-то время и в России процесс размежевания примет устойчивый характер, а со временем может стать необратимым.
Понятно, что такая ситуация ослабляет все три составляющие бывшего триединого народа. При этом для России потери в основном носят территориальный и демографический характер (по сравнению с 1991 годом минус более чем 60 миллионов украинцев и белорусов, тогда ещё реально бывших в массе теми же русскими, только с региональными особенностями, как поморы). Это потери тяжёлые, но не критические, тем более что есть и позитивный момент в виде концентрации ресурсов на обустройстве собственно российской территории и повышении уровня жизни населения исторической России. Хотя, конечно, в долгосрочной перспективе, потери от «развода» превышают приобретения.
Что же касается Украины и Белоруссии, то в формате «небратскости» эти государства в принципе не могут выжить (украинский эксперимент после 2014 года более чем убедителен). Поэтому в данном случае речь идёт о резком сокращении кормовой базы соответствующих территорий.
Если на момент распада СССР территория Украины кормила 52 миллиона человек, а могла свободно прокормить 90-120 миллионов, то сейчас с неё с трудом кормится 25-30 миллионов в лучшем случае, а в перспективе (при дальнейшей деградации экономики) прокормиться на современной украинской территории сможет не более 15-18 миллионов человек.
Эту ситуацию можно полностью экстраполировать на Белоруссию. Максимальной численности (10.243.500 человек) население Белоруссии достигло в 1994 году. К настоящему времени оно сократилось почти на миллион. При этом, в рамках интеграционных процессов, белорусская экономика не выдерживает конкуренции с российской. Значительное число белорусов работает в России (где зарплаты намного выше), а занятость оставшихся в значительной мере поддерживается за счёт прямых (льготные кредиты) и непрямых (льготы в двусторонней торговле) российских дотаций. И в случае разрыва (по украинскому примеру) кооперационных связей с Россией, белорусскую экономику ждёт обвал, значительно более быстрый и мощный, чем тот, который уничтожил экономику Украины, с соответствующими демографическими потерями. В течение нескольких лет работу за рубежом придётся искать 2-3 миллионам человек (дополнительно), что вместе с членами семей составит не менее половины наличного населения Белоруссии. При этом в идеале кормиться с белорусской территории может в два-три раза больше людей, чем живёт там сейчас.
Где живут «предатели»?
Таким образом, можно сказать, что «небратскость» наносит России существенный ущерб в долгосрочной перспективе (обеспечивая некоторые преимущества в краткосрочной), а Украину и Белоруссию она разрывает в клочья. При этом надо иметь в виду, что вынужденное перемещение на территорию России части (до 10-15 миллионов) населения Украины и Белоруссии, отправляющихся на поиски работы, даёт лишь временную демографическую добавку славяно-русского субстрата, но окончательно деруссифицирует украинские и белорусские земли, а также вызовет избыточное предложение на рынке труда квалифицированных славянских рабочих рук, что приведёт к временному, но достаточно долгому сокращению (или остановке роста) зарплат коренных россиян.
Пока есть возможность эффективной борьбы с «небратскостью» её надо попытаться остановить на ближних подступах к России. Но дело это не простое, в этом вопросе нас совсем не обязательно ждёт успех. Чтобы повысить свои шансы в решении данной проблемы, надо понять из чего она возникла и как развилась.
Можно, конечно, объяснить всё тем, что в Смоленске и Белгороде ещё живут достойные люди, а в Витебске и Харькове уже генетические предатели и прочие негодяи. Но этот простой и удобный для неокрепших умов тезис никак не объясняет тот факт, что русский из Петропавловска-Камчатского, прибыв на Украину, может немедленно (в считанные недели) стать патентованным украинским националистом, полюбить Бандеру и даже отправиться на войну в Донбассе, а галичанин, уехавший навсегда в Тюмень или Красноярск, столь же быстро становится не просто русским, а настоящим сибиряком. И химическим составом воздуха это не объяснить, воздух через границу туда-сюда носит постоянно.
Поскольку мы имеем дело с процессами историческими и политическими, то и объяснение, с моей точки зрения, надо искать в истории и политике.
Действительно, несмотря на то, что западные русские земли (Украина и Белоруссия) находились вне контроля русского государства в течение 300-600 лет, сознание народного единства в массах весь этот период сохранялось, несмотря на активные польские попытки его изменить. Зато с конца XIX века, как ворота открыли: украинцы стали довольно быстро деруссифицироваться, а в конце ХХ века к ним присоединились и белорусы.
Чьи вы хлопцы будете?
Напомню, что распад и воссоединение русских земель происходили в рамках феодальной системы, когда на исторической арене действовали не нации, но народности. Они устойчивы к внешним воздействиям и сохраняют свои региональные отличия даже формально входя в состав какого-нибудь народа. Более того, переходя в состав другого государства, они становятся другим народом, но сохраняют свою особенность как народность. Но, как только начинается формирование буржуазных наций, разделение проходит намертво.
Это прекрасно видно на примере Пьемонта-Савойи, составивших к концу феодального периода основу Сардинского королевства. В ходе объединения Италии часть западных савойских земель была передана Франции. В результате пьемонтцы, отошедшие к Франции, уже к началу ХХ века стали французами, а оставшиеся в Италии — итальянцами.
Русские народности, составлявшие триединый народ, скрепляла православная вера. Она подавляла все региональные особенности. Поэтому в Российской империи бытовал термин триединый русский православный народ. То есть не православный, не мог быть русским, а принявший православие очень быстро обрусевал.
Поляки это прекрасно понимали, почему и пытались насадить унию огнём и мечом. Но не преуспели в этом деле, наоборот, вызвали ответную реакцию в виде массовых восстаний, закончившихся войной под предводительством Хмельницкого, которая положила начало воссоединению западнорусских земель с исторической родиной.
Это деление (по религиозному принципу) в западнорусских землях было отчётливо заметно и через двести лет после Хмельницкого. Все польские восстания сталкивались с тем, что мятеж против имперской власти поддерживался католической шляхтой, а вот православное крестьянство помогало имперским войскам эти мятежи подавлять.
Однако к концу XIX века Россия (после реформ Александра II) стала на путь капиталистического развития. Соответственно на её территории началось формирование буржуазной нации. Поскольку же населена территория империи была очень разными по своей культуре, истории, общественному и экономическому развитию народами, то началось формирование нескольких буржуазных наций.
В первую очередь этот процесс затронул поляков, финнов, прибалтов и, частично, Кавказ. Русские были имперским народом, стоявшим над нациями. Чтобы отразить этот момент имперскости большевики в будущем придумали термин «новая историческая общность людей — советский народ». В плане имперскости данный термин был даже универсальнее русского православного народа, поскольку включал в состав имперского народа мусульман, шаманистов, иудеев, буддистов и проч. Правда, предполагалось, что все они атеисты.
До 1917 года русскому единству практически ничего не грозило. Австро-Венгрия только к 1917 году победила русскость в Галиции (но не в Закарпатье). При этом сама она находилась уже на грани распада, так что процесс был обратим. Новорождённое в Галиции украинство практически не имело базы за пределами австрийских владений. Отдельные фрики, носившие вышиванки и пытавшиеся говорить на ещё не существовавшем языке, в пределах Российской империи вызывали у кого удивление, у кого насмешку.
Но в 1917 году, как только пала монархия, всё резко изменилось. Новорождённая буржуазия точно так же, как её эпигоны при распаде СССР, обнаружила себя владелицей огромных богатств, на которые Временное правительство в Петрограде имело весьма сомнительные права. Судьбу страны должно было решить учредительное собрание и промышленные регионы, отдалённые от центра, возжаждали максимальной автономии. Тут-то и понадобилась идеология украинства. Она ведь прекрасно объясняла почему Киеву надо дать максимум самостийничества.
Ситуация усугубилась с большевистским переворотом. Теперь речь шла уже не о дележе богатств, а о сохранении как имущества, так и жизни. Из занятых большевиками столиц на юг потянулись беженцы, и их рассказы о практике «диктатуры пролетариата» не стимулировали местное население к подчинению новой власти.
Альтернативой было то же самостийничество. В ослаблении России путём отрыва от неё западных территорий было заинтересовано и германское командование, поощрявшее националистические движения в Прибалтике, Белоруссии и на Украине.
Маленьким прибалтийским лимитрофам независимость выбили немцы, а за ними британцы, с которыми большевики в тот момент спорить не могли. В Белоруссии, за неимением существенной промышленности, не было материальной базы для собственного национализма, поэтому даже захват западной Белоруссии Польшей, которая контролировала её 22 года не привёл к созданию националистического заповедника аналогичного украинской Галиции.
На Украине же совпали необходимые условия:
— развитая промышленность и морские порты, способствовавшие формированию крупной буржуазии (желавшей «доить свою корову» независимо от имперского центра);
— боязнь прихода большевиков, порождавшая желание отгородиться от этого центра;
— огромная анархическая крестьянская масса, только что захватившая землю и не желавшая делиться ни своими чернозёмами, ни продуктами своего труда ни с каким правительством (с крестьянами были проблемы и у красных, и у белых, и у гетмана, и у петлюровцев);
— галицийский заповедник национализма, имевший пусть зачаточную, но уже достаточно разработанную националистическую идеологию, которая могла составить конкуренцию и большевистскому интернационализму, и имперской идее белых о единой неделимой России.
Таким образом, после 1917 года буржуазная нация на Украине начала формироваться естественным путём.
Большевики проводили достаточно противоречивую национальную политику. С одной стороны, их в корне противоречащая марксизму идея о перепрыгивании стадии буржуазного развития и построению коммунизма силовым путём, в процессе своего осуществления не могла не сбросить страну на предыдущую ступень общественного развития. Если вы пытаетесь перепрыгнуть через капитализм, то вы попадаете не в коммунизм, а в квазифеодализм.
Понятно, что невозможно вернуться в классическое сословное общество XVII века с монархом, аристократией, дворянством и т.д. Но можно построить неосословное общество, в котором крестьяне также будут прикреплены к земле и лишены большинства гражданских прав. Партийная верхушка будет стремиться замкнуться в себе и создать новую аристократию, поднимая генерального секретаря на уровень монарха, а простых партийцев формируя в нечто вроде мелкого шляхетства. Именно оттуда, из двадцатых-сороковых годов тянутся к нам династии учёных, артистов, политиков.
Например, заслуг Гайдара, хватило не только на его приёмного сына Тимура, но и на внука Егора и даже на правнучку Машу, которая без особых усилий в достаточно юном возрасте (27 лет) дослужилась до должности заместителя председателя правительства Кировской области. Если бы не ошиблась в выборе и не метнулась на Украину за быстрой карьерой, до сих пор бы где-то болталась на неплохих должностях (или прошла бы в Думу).
Большевики заставили «доить свою корову» независимо от центра
Отбросив общество в предкапиталистическую формацию, большевики формально остановили формирование буржуазных наций. Как уже было сказано, их «новая историческая общность людей советский народ» расширяла понятие имперского народа с триединого православного русского народа до неограниченного в количестве составных частей атеистического интернационального «советского народа». При этом, чувствуя необходимость размывания русскости, как альтернативной имперской идеи, большевики несколько раз под разными названиями и предлогами возвращались к политике коренизации (которую поручали тем самым «буржуазным националистам», с которыми только что боролись).
Таким образом, объективно остановив создание буржуазной нации, большевики не ликвидировали национализм как таковой, а лишь заставили его закуклиться и впасть в спячку до лучших времён.
С распадом СССР эти времена настали. Идеология национализма вновь оказалась востребованной местной буржуазией, которой необходимо было мотивировать право «доить свою корову» независимо от центра. При этом мы опять видим, что среднеазиатские элиты воспринимают распад СССР скорее с феодальной, чем с капиталистической точки зрения. Если султан ослабел, то эмиры и паши на местах получили большую самостоятельность и это приятно, но кто защитит их от опасных соседей? Поэтому среднеазиатские республики, в отличие от славянских, до последнего пытались сохранить СССР, а затем смотрели на Москву, как на ослабевшего, но всё же природного сеньора, с куда меньшими проблемами входя в разного рода интеграционные объединения, предлагаемые Россией, чем та же Украина.
Украинскую Гордыню сгубила Жадность
Украинская же элита встала на путь создания независимой буржуазной нации, которая может обеспечить существование украинского государства. Однако жадность и низкая квалификация толкнули украинскую элиту к выбору в пользу компрадорского варианта капитализма. Результатом стало быстрое исчерпание внутреннего ресурса, обеспечивавшего существование государства. Создание украинской нации вновь может остановиться на полпути и, на сей раз, не имея за спиной спасительного интернационализма большевиков, покатиться в обратном направлении.
Ибо нет нации без государства (существование отдельных религиозных общин, притворяющихся народами не в счёт), а украинское государство практически умерло, видимость жизни поддерживается искусственно, достаточно отключить аппаратуру жизнеобеспечения и труп станет трупом.
Тем не менее, пока формально Украина существует, запущенный процесс нацбилдинга идёт с ускорением. Проживающие на Украине русские практически официально объявлены нежелательным меньшинством, а ориентированная на братство часть украинцев подвергается всё более активным преследованиям. Непонятно, что произойдёт раньше: исчезнет Украина, сорвав последний этап формирования нации, или будет пройдена критическая точка, после которой вновь созданные украинцы скорее эмигрируют в Канаду или в Парагвай, чем вернутся в русскость.
Россия может махнуть рукой, дождаться естественного исхода процесса, заявить после краха Украины претензию на все земли, которые она сочтёт русскими и которые будут практически лишены населения, и не напрягаться по поводу братства. Как уже было сказано, в долгосрочной перспективе это довольно расходный вариант. С одной стороны, нельзя допустить, чтобы за счёт бывших украинских земель, на границе Ростовской, Воронежской, Белгородской, Курской и Брянской областей выросла новая Речь Посполитая. С другой, новое освоение пришедших в запустение земель с уничтоженной инфраструктурой тоже потребует огромного напряжения сил.
Но и альтернативы тактике выжидания довольно проблематичны. Понятно, что «захватить и переубедить», как предлагают некоторые сторонники простых решений — не метод и не результат. Процессы отчуждения зашли слишком далеко, чтобы их можно было развернуть вспять простой пропагандой.
Миллионы людей реально почувствовали себя иными, чужими не только нам, но своим собственным соседям и родственникам. Их, «не заметивших» трагедии Одессы и Мариуполя, одобрявших военную операцию против мирного Донбасса и последующие обстрелы его городов, нельзя переубедить, переключив канал телевизора. Уже поздно.
Они имеют доступ к российскому ТВ, через интернет. Они прекрасно осведомлены о позиции российских властей, они в курсе, что эту позицию поддерживает большая часть русского народа, но они сделали иной выбор. Ничего нового они от смены вектора пропаганды не узнают, просто убедятся в своей правоте: они боялись, что Кремль пришлёт танки, чтобы изменить украинское информационное поле, Кремль не прислал.
Эффект «блудного сына»
Слом возможен только внутри самого украинского общества. Оно сейчас напряжено, как струна, ибо надежды на Европу и США не оправдались, а в легенду о способности Украины выжить самостоятельно верится всё меньше. В такой ситуации возможен эффект «блудного сына», когда даже самые закосневшие в «небратстве» вдруг прозревают и понимают, что иного спасения, кроме покаяния, у них нет. Но для таких перемен в общественном сознании общество должно пережить сильнейший стресс. То есть, проблемы Украины не должны смягчаться, но наоборот, по возможности, усиливаться. Здесь действует только принцип «чем хуже, тем лучше».
Украинское общество должно оказаться в ситуации, когда оно не сможет ни отложить выбор, ни передоверить его какому-нибудь очередному политику, когда оно точно будет знать, что Запад не спасёт, а без помощи ближайшие месяцы переживут далеко не все. Тогда будет необходимо сделать выбор. Это не значит, что выбор обязательно будет правильным, в нашу пользу. Но, по крайней мере, мы сможем сказать, что сделали всё, что могли для исправления ситуации, а дальше, как писал Путин, «какой быть Украине — решать её гражданам». И быть ли ей вообще — тоже им решать.
Если ситуацию на Украине можно будет успешно развернуть на 180 градусов, то значительно облегчится решение аналогичной проблемы в Белоруссии, если нет, то за Минск всё равно ещё можно бороться. Если же станет ясно, что «небратство» победило окончательно, надо готовиться к жизни после «небратьев».
К тому моменту, как эти государственные образования исчерпают лимит витальности в России должна быть готова выверенная стратегия по решению проблемы остающихся бесхозными территорий. Надо будет чётко понимать заранее, будет ли Москва претендовать на всё имперское наследие или только его часть в виде «русских территорий подаренных Украине». И если на часть, то где и с кем пройдёт новая граница (какие территории следует считать исконно русскими, а какими можно пожертвовать).
Если же Россия будет претендовать на всё, то необходимо решить вопрос с бандеровщиной. Что делать с теми, особенно в Галиции, которые не захотят и не смогут эмигрировать? Они ведь всё равно никогда уже не будут не только братьями, но даже нормальными соседями.
В общем, вопросов здесь масса и какой бы вариант действий в отношении Украины ни был избран российским руководством, ответа ни на один из них не удастся избежать. Разница только во времени и порядке актуализации этих вопросов.
zvezdaweekly.ru
