Страшные теракты в Махачкале и Дербенте напомнили о запутанном клубке социальных и религиозных противоречий, которые все так же актуальны для Республики Дагестан, как и двадцать лет назад. Исправить ситуацию могут лишь жесткие и одновременно прагматичные действия властей.
Дагестан — один из самых противоречивых регионов на карте современной России. Республика, в 1990-е отчаянно боровшаяся с терроризмом и, казалось, победившая его. Республика, давшая в ходе СВО стране первого обладателя высшего воинского звания в России — Нурмагомеда Гаджимагомедова: награжден как Герой России посмертно. В Дагестане вообще много Героев России, причем заслуженно: достаточно вспомнить бессмертное «работайте, братья!», сказанное перед смертью в лицо ваххабитам молодым лейтенантом полиции Магомедом Нурбагандовым.
Республика, так отчаянно желавшая мирной и спокойной жизни — и все же получившая ее: пусть не во всем, но достаточно для того, чтобы тысячи людей со всей России поверили в нее и решили выбрать не привычные турецкие курорты, а пляжи и горы Дагестана в качестве места отдыха.
Но тревожные симптомы общественной неустроенности и недоработки властей никуда не исчезли. Во время эпидемии коронавируса республика справилась с инфекцией едва ли не хуже, чем остальная страна: из центра пришлось вызывать дополнительные силы медиков. С началом СВО в Дагестане небезуспешно пытались спровоцировать протесты против мобилизации, а осенью 2023 года около 200 человек ворвались в аэропорт Махачкалы и разгромили его в поисках якобы прилетевших из Тель-Авива евреев.
Уже тогда было понятно, что ситуация в духе «в Багдаде все спокойно» не соответствует действительности. И вот 23 июня 2024 года, на Троицу, одновременно с ударом кассетными боеприпасами по пляжу Севастополя, несколько вооруженных радикалов устроили сразу в двух дагестанских городах — Махачкале и Дербенте — теракты, подобных которым республика не видела уже много лет. Убиты настоятель православного храма и его охранник, расстреляны 16 полицейских и еще двое случайных прохожих, сожжены две синагоги.
Причины? Их оказалось слишком много для небольшой республики.
Давняя история
Чудовищный теракт в Дагестане на фоне других недавних трагедий в России (захват исламистами-радикалами СИЗО в Ростове, ранее — теракт в концертном зале «Крокус сити холл») обратил на себя внимание тем, что на этот раз непосредственными исполнителями были не представители низших социальных слоев, и не радикалы, уже неоднократно попадавшие в поле зрения правоохранителей, и не насмотревшиеся тик-токов экзальтированные граждане, вдруг решившие поискать в турбине самолета «яхудов».
На этот раз террористами оказались по большей части члены одной семьи, причем уже в сознательном возрасте, образованные, неплохо устроенные в жизни, обладатели бизнесов и партбилетов больших политических движений — словом, местная элита. Однако при этом профессионально владеющие оружием и действующие так, будто это далеко не единственная подобная операция на их счету. То есть можно предположить, что мы имеем дело не с «бунтом низов», а именно с идеологическим, осознанным поступком людей, несущих смерть и согласных на нее.
Это примечательно, ведь среди главных причин роста радикализма среди молодежи Дагестана эксперты совершенно справедливо называют коррупцию, клановость и кумовство, неработающие социальные лифты, отсутствие перспектив для пассионарной молодежи.
Эксперты вспомнили наделавший немало шума доклад полномочного представителя президента России в Южном федеральном округе Дмитрия Козака, сделанный еще в 2005 году. Выводы уже тогда были шокирующими и звучали как приговор. Сам текст целиком опубликован не был, лишь некоторые его фрагменты утекли в прессу. Рабочая группа, подготовившая доклад как раз после событий в Беслане, предупреждала: в регионе разрушена система сдержек и противовесов, что неминуемо приводит к распространению коррупции, а за кризисом власти последует резкий рост радикализма и экстремизма. Доклад, по всей видимости, произвел должное впечатление: на Кавказе закипела работа.
Основная ставка была сделана на противодействие террору. Где-то бандподполье и среду, из которой террористы вербовали своих сторонников, разгромили полностью — ну или почти полностью. В Дагестане, учитывая крайне пестрый национальный состав региона, некоторые резкие решения по объективным причинам не могли быть использованы. И пока в соседних регионах налаживалась спокойная жизнь, Республику Дагестан продолжали сотрясать теракты, силовые структуры регулярно проводили спецоперации вплоть до 2013‒2015 годов.
Тем не менее в какой-то момент в республике стало безопаснее. Говорят, когда проект «Исламское государство»* набрал силу и активно звал под свои знамена, многие радикалы уехали целыми семьями. И республика начала забывать о жестоких терактах. Казалось, радикализм был оттеснен на обочину.
Но проблему слишком рано сочли решенной, рассказал «Моноклю» исламовед, профессор кафедры теологии Московского государственного лингвистического университета Роман Силантьев. «Я помню, как сняли последнюю зону КТО в селе Гимры. Везде стало безопаснее, уровень преступности снизился к общекавказским значениям, потянулись туристы. Люди расслабились и подумали: наверное, мы их победили — остались, быть может, какие-то отщепенцы, мечети их закрыли вроде как, ну и ладно. Но это была ошибка: они никуда не делись. А когда значительные силы ИГИЛ на Ближнем Востоке оказались разгромлены, канал оттока самых отмороженных, по сути, закрылся».
В то же время Дагестан получил несколько импульсов к развитию — туризм, новые логистические маршруты, выплаты участникам СВО. Население стало богатеть, но неравномерно, что привело к еще более сильному социальному расслоению, еще более очевидной коррупции и религиозно-культурным противоречиям.
Еще до эпидемии коронавируса в республику, как и в некоторые другие южные регионы, потянулись путешественники. А после 2020 года все еще закрытые границы и невозможность отдохнуть за рубежом спровоцировали невиданную волну внутреннего российского туризма. То, чего не удавалось добиться чиновникам на протяжении долгих лет, получилось само собой. В 2017 году Дагестан посетили почти полмиллиона туристов, в 2023-м уже 1,7 млн.
Однако гостеприимная республика оказалась физически не готова к возросшему потоку гостей. Как и во многих других местах, прежде обделенных вниманием туристов, а затем резко попавших в топ, инфраструктура просто не успевала развиваться, цены на все летели вверх, плодились неудобства, росли горы мусора. Недовольством местных жителей моментально воспользовались некоторые «моральные авторитеты» и блогеры, обратившие негатив от дискомфорта на самих туристов: мол, ходите тут в шортах, развращаете.
После двойного теракта в Дербенте и в Махачкале некоторые комментаторы не скрывали своей радости в соцсетях: мол, хоть туристов станет меньше. А на одной из фотографий, выложенной в комментариях телеграм-канала «Нетипичная Махачкала», была запечатлена девушка в черном хиджабе с ваххабитским жестом на фоне еще дымящегося храма. То, о чем давно предупреждали религиоведы и хорошо знакомые с ситуацией в республике эксперты, предстало перед страной во всей своей чудовищной «красе».
* Упомянутые в тексте движения «Талибан», «ИГИЛ» (ИГ, «Исламское государство», «Аль-Каида», «Братья-мусульмане», а также деструктивное движение «Колумбайн» и др. признаны террористическими и экстремистскими и запрещены на территории России. Абу Умар Саситлинский, он же Исраил Ахмеднабиев, включен в перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга.
Террор против несогласных
Убитый террористами на глазах жены протоиерей Николай Котельников, служивший настоятелем в храме Дербента без малого сорок лет, — один из реальных прообразов для ставшей знаменитой после теракта теперь уже по всей России скульптурной композиции, посвященной трем древнейшим религиям Дербента: за бронзовым столом сидят раввин, батюшка и мулла.
В дербентской синагоге, на которую напали боевики, были убиты охранники, раввина террористы не нашли. На него уже нападали почти десять лет назад, в 2013 году: тогда в Овадью Исакова на улице поздно вечером стрелял неизвестный, но раввин выжил.
Третья фигура за бронзовым столом — мулла. По неподтвержденной информации, террористы планировали также совершить нападение на одну из шиитских мечетей, но не успели. Впрочем, и без этого понятно, что жертвами нападения в двух городах стали в основном мусульмане — молодые полицейские.
А если посчитать количество погибших за последние десятилетия имамов в Дагестане, на всем Северном Кавказе и в Поволжье, станет совсем страшно. Лишь с 2007 по 2012 год в Дагестане от рук террористов погибли 20 священнослужителей. Их всех объединяет одно: непримиримая борьба с радикалами. С теми, кого в соседней Чечне с подачи главы республики Рамзана Кадырова называют «шайтанами», а в Ингушетии — «жопошниками» (там всерьез связывают рост числа приверженцев ЛГБТ* с распространением радикальных исламистских идей).
Такфириты, мадхалиты, суруриты — у последователей радикальных исламистских течений множество имен, чаще их называют более обобщенным понятием — ваххабитами. Сами они называют себя салафитами, уверяют, что не все из них поддерживают террор, и считают себя последователями настоящего, «чистого» ислама.
Можно уверенно говорить, что террористы в Дербенте и Махачкале были ваххабитами, которые в своем безумии готовы убивать всех неверных, включая мусульман, последователей иных течений. Разберемся, откуда взялась эта идеология.
Ваххабизм на экспорт
Живший в XVIII веке проповедник Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб, ставший впоследствии сподвижником бедуинов — основателей королевской династии Саудитов, пришел к выводу, что ислам слишком далеко ушел от первоисточника. Он объявил, что все, что появилось в исламе позже первого века его появления, — бида, то есть новшество, стало быть ересь, и призывал сторонников вернуться в благословенную эпоху раннего существования ислама, причем буквально, вплоть до отказа от трусов, которые в качестве нижнего белья появились значительно позже.
Дошло до того, что ваххабиты начали взрывать могилы давно усопших имамов, объявив всех, кто ходит на могилы предков, «могилопоклонниками». Следуя этой логике, ваххабиты уничтожали могилы родственников и сподвижников пророка Мухаммеда. Чудо уберегло могилу самого пророка от разрушения: в последний момент вмешалась королевская семья Саудитов, поскольку подобное кощунство вызвало бы слишком сильную негативную реакцию в исламском мире.
Позже радикальные исламисты прибегали к взрывам на кладбищах (например, во время траурной процессии у могилы генерала Корпуса стражей Исламской революции Ирана Касема Сулеймани, или в России, на месте захоронения муфтия Саида Чиркейского), да и вообще всячески демонстрировали презрение к святыням, культуре и истории. Так были уничтожены древние памятники Будды — талибами, и арка в Пальмире — последователями ИГИЛ.
В самом начале XIX века Аравийский полуостров вновь захватили османы, и просуществовавшее 73 года Саудовское государство пало. Затем было второе, и третье: в начале XX века Саудитам при поддержке Британии удалось отбить у слабеющей Османской империи Мекку и Эр-Рияд, а потом и почти весь полуостров. После открытия богатейших запасов нефти на королевство обрушился денежный поток. Благодаря такой финансовой подпитке ваххабизм начал активно экспортироваться как единственно правильное исламское учение на весь арабо-мусульманский мир, а во времена холодной войны даже преподносился в качестве альтернативы идеологиям США и СССР.
Сегодня в мире насчитывается примерно 7 млн последователей ваххабитских идей. Это не так много: по разным оценкам, лишь 1% мусульман считают себя ваххабитами, стоящими в жесткой и непримиримой оппозиции к остальному исламскому миру. Чаще мы можем встретить другой термин: салафиты. По мнению религиоведов, с точки зрения идеологии это практически одно и то же. К радикальным исламистам можно отнести также идеологов движения «Братья-мусульмане»* и «Талибан»* времен муллы Омара.
Что характерно, радикальный исламизм, как правило, возникал в тех частях арабо-мусульманского мира, который контролировала Великобритания.
Кто такие салафиты
Что касается салафизма, в широком смысле слова это фундаменталистское течение, призывающее жить так же, как в ранний период существования ислама, в «благословенную эпоху праведных предков». «Предшествие» — так переводится слово «саляф», так исламские богословы называли первые века истории ислама, а затем оно превратилось в самоназвание для группы радикальных фундаменталистов, стремящихся таким образом провести своеобразный ребрендинг и уйти от термина «ваххабиты», которых в исламском мире считали еретиками.
Как писал видный исламский богослов шейх Мухаммад Саид Рамадан аль-Бути, салафизм возник в Египте в начале XX века и оформился концептуально в стенах университета «Аль-Азхар», в тот период служившего пристанищем для большого количества разрозненных панисламистских воззрений и диковинных поверий. По сути, это было реформистское течение, ставшее плодом эпохи модерна, подвергшееся большому влиянию марксизма, фрейдизма и в целом левых идей (в салафитском «мазхабе» они обрели диалектику в борьбе современного против устаревших традиций) которое часто не совсем корректно сравнивают с протестантизмом, но применительно к исламскому миру.
Данное реформистское движение, пишет аль-Бути, оказало большое влияние на распространение слов «саляфийя» и «саляфиты» среди интеллигенции и в широких общественных кругах. «У ваххабитских идей в Аравии и призывов к реформированию религии в Египте была общая составляющая, которая выражалась в непримиримой борьбе с незаконными нововведениями и темными предрассудками… В результате слова “саляф” и “саляфизм” стали часто использоваться и теоретиками ваххабизма того учения, эпонимом которого является Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб».
С точки зрения традиционного ислама саляфийя — это неизвестный ранее мазхаб, изобретенный уже в новое время и собранный из набора авторских суждений, верных по сути, но в совокупности явивших собой самый откровенный произвол, которому нет обоснования ни в Писании, ни в Сунне, пишет аль-Бути. Отличительной особенностью данного вероучения стало то, что, где бы ни появлялись его последователи, будь то Европа, Африка, Азия или США, всюду начинались конфликты и разногласия в первую очередь среди местных мусульманских общин.
Салафизм в бывшем СССР
Салафиты активно осваивали в том числе и постсоветское пространство, причем первые проповедники появились еще до развала СССР, когда центральная власть, с одной стороны, ослабила давление на верующих всех конфессий, а с другой стороны, сама испытывала идеологический кризис. С 1990-х годов радикальные фундаменталисты обосновались на Северном Кавказе, затем — в Татарстане и даже в таких отдаленных регионах, как Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа. Идеологическая пустота заполнялась с бешеной скоростью: к 2002 году число последователей радикального исламизма в России достигло примерно 100 тысяч человек.
Мнение, будто к радикалам обращаются исключительно обездоленные и необразованные слои населения, ошибочно. В структуре ваххабитского движения нет центра, однако в нем существуют иерархические ступени, втягивающие в свою орбиту людей самых разных социальных групп. Низшее звено — «пушечное мясо», уличные активисты либо непосредственные исполнители терактов, — часто привлекаются ваххабитами в том числе на материальной основе. Им не нужно глубокое погружение в основы веры: достаточно несложного канала в «Телеграме» или короткого видео в TikTok.
Более образованные участники издают брошюры, продвигаются по социальным лестницам на разные этажи региональной власти, организуют процесс обучения у «правильных» учителей и в «правильных» медресе за рубежом, а многие и сами получили образование в Саудовской Аравии и неоднократно бывали за рубежом.
Несмотря на то что за долгие десятилетия множество суннитских и шиитских алимов и аятолл сполна изобличили модернистскую ересь, очевидно, что одной лишь опоры на традиционный богословский понятийный аппарат уже недостаточно. Современный ваххабизм крайне привлекателен прежде всего для пассионарной молодежи. В нем есть левый пафос борьбы за справедливое общество и равенство, есть идея избранности — мол, только эта религия правильная.
Попасть к ваххабитам очень легко, ведь они так себя не называют: многие новообращенные даже не понимают, что это и есть ваххабизм.
Еще одна отличительная особенность данного явления — противопоставление себя всему обществу в целом и показное неприятие над собой государственной и традиционной духовной власти. Эта особенность прослеживается везде, где бы ни появились салафиты: оно и не удивительно, ведь само это движение возникло на волне египетского антиколониализма, главной целью которого был демонтаж власти (османского владычества) и установление новой (не без помощи вездесущих британцев). Так было и в Египте, Ливии и Сирии, где за любое сотрудничество с представителями власти имамам и шейхам немедленно «выписывали такфир», то есть их обвиняли в неверии, а затем убивали.
Стоит упомянуть, что ваххабизм и правящая династия Саудовской Аравии долгие десятилетия шли рука об руку. Однако и к местным шейхам в конце концов пришло понимание, что религиозное оружие может быть обращено и против них самих.
В 2016 году Мухаммед бин Салман, наследный принц Саудовской Аравии, представил план трансформации под названием «Saudi Vision 2030». В нем провозглашен лозунг «Саудия превыше всего», Ибн Абд аль-Ваххаб исключался из учебников, а ваххабитские проекты в других странах лишили финансирования.
Поэтому уже нет ничего сложного в том, чтобы запретить законодательно ваххабизм и прочие относимые к радикальному исламизму учения, опасаясь, что кто-то в исламском мире вдруг обидится: наоборот, во многих странах, традиционно исповедующих старый добрый ислам, включая бывшие постсоветские республики, еретические радикальные течения преследуются без всяких сомнений.
Непростая работа над ошибками
Причина, по которой радикалы-исламисты вновь почувствовали себя в России вольготно, состоит еще и в том, что в какой-то момент с салафитами не без подачи правозащитных структур, спонсируемых в том числе западными фондами, стали вести диалог.
Причем именно в Дагестане отношения традиционных мусульман с салафитами приняли драматический характер. Убивали и тех и других имамов, власти не желали, а то и боялись быть между двух огней и не всегда обладали единой позицией по отношению к ваххабитам, в то время как силовики относились к радикалам однозначно негативно, а местные суфии считали, что умеренные салафиты являются лишь прикрытием для радикалов, чтобы в случае чего было с кем «вести переговоры».
Из-за этого часто случались стычки между полицией и теми местными жителями, которые поддерживали фундаменталистов. Но чем больше было либеральных уступок, тем больше было убийств. А годами нерешаемые социальные проблемы, коррупция и клановость лишь способствовали привлечению в их ряды новых сторонников, создавая питательную среду для протестной активности.
Отчасти правы и те, кто видит за активным распространением радикальных исламистских идей на Кавказе чью-то руку извне. Однако сейчас ситуация меняется, рассказала «Моноклю» политолог, секретарь-координатор Кавказского геополитического клуба Яна Амелина. «Обратите внимание: за произошедшее в Дагестане никто так и не взял ответственности. То есть пока не видно прямого воздействия из-за рубежа. То, как действовали террористы — отчасти колумбайнерская*, деструктивная тематика, в особенности если выяснится, что в какой-то момент они решили совершить то, что называется suicide by cop. Их действия нелогичны, если вспомнить, как действовали боевики на Северном Кавказе ранее. Если тогда они совершали нападения на здания полиции, выдвигали какие-то лозунги вроде отделения Кавказа от России, то это нападение — чистая ненависть, призванная посеять страх. Неужели отец Николай Котельников виноват в том, что социальные лифты в Дагестане не работают и там повсюду коррупция? Их совершенно не волнует ни коррупция, ни социальные лифты. Никакого отношения эта проблематика к радикальному исламизму не имеет: всплеск ваххабизма не вызван социально-экономическими причинами, да и ситуация в этой сфере в Дагестане в последнее время, с развитием туризма, неуклонно улучшается».
Одной из главных причин столь активного распространения радикальных идей справедливо называют отсутствие идеологии. И дело не в том, какими словами эта самая идеология будет записана в Конституции: речь идет о том, какое будущее, какую жизнь новым поколениям может предложить власть, в первую очередь местная. На каком-то этапе в Дагестане в качестве такого ориентира был выбран спорт, и на недолгий период это сработало.
Кумирами молодежи стали спортсмены — представители различных школ единоборств, а также ММА: дагестанская школа по праву считается одной из лучших в мире. Однако, как выяснилось в 20140-м и особенно в 2022 году, хороший спортсмен далеко не всегда означает хороший гражданин. Одним из террористов, ликвидированных 23 июня в Дагестане, оказался 28-летний племянник бывшего мэра Махачкалы, мастер спорта по вольной борьбе, участник бойцовского клуба Хабиба Нурмагомедова.
То, что растиражированный с чьей-то подачи на всю Россию Хабиб давно отказался от российского флага на собственных выступлениях, проживает в основном в Дубае, а также, по данным некоторых экспертов, является большим другом беглого радикального проповедника Абу Умара Саситлинского*, объявленного в России террористом за неоднократные призывы к жителям Дагестана избавиться от «российской оккупации», никого в нужный момент почему-то не смутило. Нет ничего удивительного в том, что вся медийная ММА-тусовка спортсменов и популярных блогеров практически в полном проигнорировала теракт в Дагестане либо отделалась общими фразами.
Причины произошедшего, как бы ни было больно это признавать, на этот раз придется искать внутри страны, причем не только в Дагестане. После теракта и местное руководство, и представители депутатского корпуса поспешили заявить, что за терактом в республике стоят спецслужбы Украины и стран НАТО. «А я считаю, что если мы каждый теракт, замешанный на национальной и религиозной нетерпимости, ненависти и русофобии, будем списывать на происки Украины и НАТО, то этот розовый туман приведет нас к большим проблемам. В чужом глазу соринку видим, в своем — бревна не разглядим. А пора бы», — отметил сенатор от Запорожской области Дмитрий Рогозин.
События в Дербенте и Махачкале стали прямым следствием нерешительности, которую проявили местные власти по итогам прошлогоднего погрома в махачкалинском аэропорту. Реакция была совершенно ужасной, отмечает Роман Силантьев. «То есть вместо того, чтобы немедленно провести самые жесткие репрессии в отношении тех, кто это сделал, кто там тяжело ранил полицейских, и посадить их на очень приличные сроки, только сейчас — и то в Армавире! — начнутся судебные слушания. Это была, конечно, фатальная ошибка. Радикалы поняли, что власть слабая в Дагестане. Ее не боятся, ее не уважают. Любую уступку эти люди воспринимают как слабость и действуют еще активнее. Они сделали вывод и заявили тем самым: мы вас не боимся, мы сожжем любые объекты, и вы нам ничего не сделаете. Мы убьем вашего самого уважаемого священника не потому, что что он нам враг был или чем-то вредил, а потому, что мы можем. Они убили его, чтобы шок вызвать у населения. И, к сожалению, у них получилось».
Кажется, что ситуация зашла слишком далеко, но хорошая новость в том, что она обратима, добавляет Силантьев, но потребует, возможно, даже прямого управления из Москвы и введения чрезвычайного положения. «Надо просто поставить туда нормальную команду людей, которые совершенно не связаны с кланами. У нас такие люди есть: кадровый резерв тех, кто СВО прошел, я полагаю, не испугается. Вернувшиеся с войны не побоятся и с этими повоевать».
А для того, чтобы не случился рецидив, в республику должен вернуться не только порядок, но и Закон, причем с большой буквы. Большой бонус нынешнего российского законодательства — его универсальность, добавляет Амелина. «Не важно, молодой ты, старый, какой религии принадлежишь: соблюдай законы нашей страны и базовые правила общежития в социуме — и все будет нормально».
monocle.ru
