Едва ли не сто процентов россиян, встретивших распад СССР в сознательном возрасте, доживших до наших дней и окопавшихся в социальных сетях, ныне уверены, что никогда не поддерживали распад единого государства, никогда не голосовали за Ельцина, всегда не доверяли Горбачёву, от рождения знали подлую сущность украинской души и т. д.
Доходит до смешного: люди почём зря клянут за развал СССР «мерзких лабусов», «подлых хохлов», доставалось и грузинам, но они встали на путь исправления (белорусы тоже чуть было не попали в число «сепаратистов-предателей», но их успели спасти от такого морального падения в 2020 году). И те же люди в том же разговоре искренне радуются, что в 1991 году Россия «наконец избавилась» от «обузы» в виде союзных республик, которые надо было кормить. А ещё через минуту, если им докажут, что в бывшей республике есть что-то полезное и крайне нужное России, эти же люди могут с пеной у рта требовать присоединить назад «исконно русские земли».
Это нормальная информационно-психологическая адаптация человека к жизни, которая в наше время слишком сложна для восприятия стандартным интеллектом, привыкшим к черно-белой дихотомии: красные/белые, друзья/враги народа, наши/чужие, хорошо/плохо. Слышали, как нынешние красные и белые одними и теми же словами, опираясь на одни и те исторические факты, обвиняют друг друга в непатриотизме? Обязательно послушайте, получите ни с чем не сравнимое удовольствие и приобретёте полезный опыт.
До перестройки людям было понятно, что наш, хороший, друг народа — всегда красный. Потом выяснилось, что красный может быть редким мерзавцем, а белый — кристальным патриотом. Но уже такая четырёхчастность, когда и хорошие, и плохие, и наши, и не наши есть с двух сторон, плохо укладывалась в среднестатистическую голову, в нескольких поколениях ушибленную большевистским «научным подходом» с его «единственно верной» дихотомией.
По привычке люди просто выбрали каждый «свою правду». Если раньше красный был хорошим для всех, а белый для всех плохим, то теперь для одних это так и осталось, а для других всё стало наоборот: белый всегда хороший, красный всегда плохой. Причём если среди монархистов и националистов ещё встречаются адекватные люди, пытающиеся объединить русских и «не совсем русских» в единый монолит русской политической нации, то необольшевики бредят донельзя упрощённым их простодушием образом Сталина и расстрелами кого попало за что придётся (потом разберёмся). Это они называют порядком.
Кроме отдельных интеллектуалов, возвышающихся над массой, как Гималаи над Гоби, необелые мыслят, как необольшевики, только объект для превентивных расстрелов у них иной.
Это лишь один пример, с моей точки зрения наиболее доступный восприятию (так как деление на красных белых, после того как страну покинули активные либералы, стало доминировать). На самом деле таких примеров раскола общества на основании политического выбора масса.
Отличие Украины с её майданом заключается в том, что майдан легализовал раскол и победу одной части общества над другой, оформил гражданскую войну как правильный и полезный акт. Но эта идея легла на прочное основание из нашей красной легенды о Гражданской войне 1918–1920 годов как о благе, героическом периоде создания страны, до которого ничего не было и только «призрак коммунизма» витал над бездною. Эта же идея соответствовала черно-белому восприятию мира, дихотомии хорошее/плохое.
Мы ведь правильно говорим, что украинец — не нация, а политический выбор. Так было и при прежних попытках Украины родиться. Вспомните булгаковского гетмана Скоропадского с его «почему все мои офицеры говорят по-русски?» Потому, что, примкнув к украинскому движению, они, как и сам гетман, входивший в верхушку российской имперской аристократии, сделали политический выбор. У них не было другой возможности бороться с красными, как только примкнуть к гетману (Дон ещё не поднялся).
У Деникина они проходили реабилитационные мероприятия не столько потому, что служили украинским сепаратистам (Скоропадский вёл переговоры с Деникиным об объединении сил на основе идеи «единой неделимой России»), сколько потому, что гетманская Украина находилась в союзе с немцами, в то время как ВСЮР ориентировались на Антанту (первая мировая война продолжалась практически весь 1918 год). С точки зрения деникинцев, гетманцы были такими же предателями, заключившими сепаратный мир и союз с немцами, как и большевики.
Белое движение и дальше не было единым. Задолго до Гитлера оно раскололось на тех, кто поставил интересы Родины (пусть ими и утраченной) выше идеи, за которую они боролись, и на тех, кто поставил интересы идеи выше интересов Родины. Последние потом (в 1941 году) делали ещё один выбор: часть пошла с Гитлером против красных, часть сохранила нейтралитет, часть решила бороться за Россию, пусть и красную.
Красные тоже продолжали колоться внутри себя, продолжая гражданскую войну (уже сами с собой) до конца 1940-х годов. Так что привычка к тому, что главное в жизни — сделать правильный политический выбор и ты сразу окажешься на стороне добра, даже если будешь пить по утрам кровь христианских младенцев, — глубоко укоренилась в нашем обществе, став инстинктом.
Впрочем, не только в нашем обществе. Человек, судя по всему, изначально склонен к чёрно-белому (без оттенков) восприятию мира. Полихромность насаждается в общественном сознании хоть и не насильственно, но ценой огромных усилий, а разрушить такое восприятие мира можно моментально. Пример тому — наши западные «друзья и партнёры» (теперь уже бывшие). До конца ХХ века плохой (чёрный) мир был вынесен ими за рамки своей системы. Его олицетворял СССР («империя зла» в западном понимании). Собственный же, западный, мир являлся полихромной «цветущей сложностью».
Но, как выяснилось, поддержание такого («цветного») восприятия мира всем обществом, а не только его интеллектуальной элитой очень дорого стоит. Во-первых, общество всё время пытается вернуться к черно-белому варианту (чуть отвлекись на секунду, и у тебя во дворе разгуливает никому не нужный и опасный маккартизм). Во-вторых, как было сказано выше, для удовлетворения потребности общества в эсхатологическом зле необходимо иметь «чёрный» мир («империю зла») на внешнем контуре, а это крайне ограничивает возможность внешнеполитического манёвра, сводя его к необходимости победить или умереть (как система, а не как люди).
Этим мы и должны руководствоваться при определении своей внутренней политики и построении системы пропаганды на новых территориях (как тех, которые уже требуют (!) признать их старыми, так и тех, которые пока ещё только мечтают стать новыми, даже на тех, которые по каким-то причинам могут не войти в состав России).
Там мы столкнёмся с людьми, сделавшими политический выбор в пользу украинства, принявшими украинскую систему аргументации. Наши аргументы будут после победы для них столь же чужды, как и сейчас. Ровно до тех пор, пока в них не будет заложено зерно сомнения в правильности их выбора.
Как показывает история противостояния красных и белых, пытаться усовестить людей, сделавших политический выбор, рассказами о массовых убийствах, совершённых от их имени во имя этого выбора, бессмысленно. Они ответят: «посмотрите, что вы делали», «такое было время», «невиновные не страдали», «мы только защищались», «правда на нашей стороне» и т. д. — весь набор аргументов известен.
Но у нас есть опыт перестройки и последующей американизации постсоветского пространства. История репрессий играла в перестроечной и постсоветской пропаганде только вспомогательную роль. Главное, на чём базировалась раскалывавшая советская общество пропаганда: цель, ради которой объединился СССР, недостижима и никогда не была достижимой, ибо никто не сумел дать более-менее точного описания коммунизма и последовательности движения к нему.
То есть все жертвы принесены зря.
Вот тогда в народе и родилась ненависть к тем, кто заставлял ради «светлого будущего» три поколения с кайлом и тачкой вкалывать на «стройках коммунизма» за паёк, жить в палатках, бараках и землянках, ходить в обносках. Ибо одно дело самоотречение ради великой цели, другое — ради чьего-то глупого эксперимента. Одно дело убить миллионы, ради «светлого будущего всего человечества», а другое — просто так, потому что кто-то ошибся, ибо «задача построения нового общества решалась впервые».
Украинцам, чтобы добровольно и с песней вернуться в русскость и проклинать не тех, с кем они воевали, а тех, кто их на эту войну послал, тоже надо объяснить, что их цель — построение независимого украинского государства — была недостижима. Все жертвы были принесены зря, можно было прекрасно жить в России, а не удобрять своими телами землю Новороссии. Даже Галиции отколоться и уйти в Польшу или прямо в ЕС было бы проще без остальной Украины, особенно если бы остальная так и осталась Россией.
После поражения украинцы будут искать объяснение этому поражению. Будут выяснять, что пошло не так? Победит и оккупирует их мозги (а это даже сейчас пара десятков миллионов нелишних для нас людей) тот, кто вовремя предложит простое (в рамках черно-белого мира), понятное, корректно описывающее известную им действительность и непротиворечивое объяснение.
Для того чтобы разработать план психологического захвата страны, необходимо жить и работать в режиме цветущей сложности. Но дело придётся иметь с простейшими организмами, поэтому план должен быть не сложнее лома, вскрывающего черепную коробку объекта простыми и понятными дихотомичными лозунгами: «перестройка, ускорение, гласность!», «мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!», «Россия придёт, порядок наведёт!»
Информационная адаптация организма к реальности возможна лишь в том случае, если реальность описана в понятных организму терминах и не выходит за рамки его мировосприятия.
