И как его можно и нужно заканчивать
«Война и мир» — это не только название одного из самых известных романов в мире. Война и мир — это еще и два естественных состояния человеческой цивилизации, которые не только сменяют друг друга, но и очень часто находятся друг с другом в причинно-следственной связи.
В первой части заключенного по итогам Первой мировой войны в 1919 году Версальского мирного договора говорилось о «достижении международного мира и безопасности путем принятия обязательств не прибегать к войне, установлении с нациями открытых, справедливых и уважительных отношений, четкого понимания международного права как действенного правила поведения правительств». Но по факту, как потом согласились историки, Версальский договор буквально запрограммировал побежденную в предыдущем году Германию на яростную попытку реванша. В преддверии нового 2025 года размышления на эту тему являются чем угодно, но только не оторванными от современных реалий историческими реминисценциями. Наступление нового года несет с собой шанс на мир на Украине—первый реальный подобный шанс, начиная с весны 2022 года. Но для того, чтобы этот шанс вылился во что-то прочное и позитивное, Россия должна очень грамотно им воспользоваться.
«Больной человек Европы»: план лечения
«Больной человек Европы» — согласно дипломатической легенде, так в ходе своей беседы с британским посланником сэром Джорджем Сеймуром в 1853 году российский император Николай I назвал Турцию – страну, которая спустя несколько десятилетий объявила о своем финансовом банкротстве и передала под управление иностранных кредиторов сбор нескольких важнейших налогов. Позже «больным человеком Европы» было принято считать Австрию (60-ые годы XIX века), Францию (1950-ые годы), Италию (1970-ые годы), нашу собственную страну (после 1917 года и после 1991 года). А в текущий политический момент безусловным «больным человеком Европы» является Украина.
Когда и если в стране, власть в которой узурпировал Зеленский, наступит мир, она встретит его в состоянии разрухи (в том числе и в головах), озлобленности и разочарованности во всех и во всем. Примером того, к чему все это может привести, является Германия после окончания Первой мировой войны. В Конституции Веймарской республики (так принято называть германское государственное устройство в 1918-33 годах) были прописаны все современные демократические нормы. Однако реально в политической жизни страны правили бал экстремистские организации, делающие ставку на насильственные действия.
Одна только тайная националистическая террористическая организация «Консул» в период с 1918 года до момента своего разгрома в 1922 году совершила 354 политических убийства. Одной из самых известных ее жертв стал министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау, которого таким образом «наказали» за заключение соглашения с советской Россией о восстановлении дипломатических отношений и отказе от взаимных претензий. При этом экстремизм и терроризм носили не только низовой характер, а имели множество сторонников в высших эшелонах власти. Известная каждому советскому человеку (по крайней мере по имени) видная деятельница немецкого левого движения Роза Люксембург была застрелена и брошена в канал в Берлине в начале 1919 года по прямому приказу военного министра, социал-демократа Густава Носке. И это еще не все. Некоторые историки утверждают, что сам Носке действовал по приказу еще более влиятельной фигуры – первого демократически избранного президента Веймарской республики, почитаемого и сейчас в Германии политика Фридриха Эберта.
Так это или нет – сейчас, наверное, уже и не узнать. Но вот что является историческим фактом. По отношению к националистически настроенным террористам силовой аппарат Веймарской республики вел себя подчеркнуто лояльно. Боевиков «Консула» часто отпускали после задержания в силу «недоказанности улик». А когда в 1923 году мало кому тогда известный политик по имени Адольф Гитлер попытался устроить в Мюнхене государственный переворот, он отделался «легким поглаживанием по головке». Суд приговорил нацистского лидера к пяти годам тюремного заключения, из которых он реально отсидел всего девять месяцев.
Многие из описанных выше явлений – разгул национализма и экстремизма – были характерны для Украины еще задолго до начала СВО, в так называемое «мирное время» («так называемое» потому, что к моменту начала СВО бойня в Донбассе длилась уже почти восемь лет). Что же будет после окончания военного конфликта, в ходе которого непродуманные действия и решения киевских властей еще больше психологически травмировали украинское общество?
Еще одна характерная особенность Германии после Первой мировой войны – саботаж тех обязательств, которые она приняла на себя, подписав Версальский мирный договор. Условия этого документа предусматривали, что численность сухопутных войск Германии не должна была превышать сто тысяч человек, а военно-морского флота – пятнадцать тысяч. Германии запрещалось иметь свои военно-воздушные силы, танки, бронированные машины и подводные лодки. Не имея в 1919 году иного выхода, официальный Берлин на все согласился – но сразу же стал стараться по максимуму ничего не выполнять.
Канадский исследователь последствий Первой мировой войны Маргарет Макмиллан приводит в одной из своих книг популярный в Германии 1920-ых годов анекдот. Работник одного из военных заводов, который, в соответствии с условиями Версальского договора, был официально перепрофилирован на производство детских колясок, в течении некоторого времени воровал с родного предприятия запчасти, надеясь собрать из них коляску для своего собственного ребенка. В итоге из краденного ему удалось собрать пистолет-пулемет. Как это часто бывает, этот анекдот в очень значительной мере отражал реальную действительность. Вынужденное сокращение численности армии подозрительным образом совпало в Германии тех времен с разбуханием численность полиции, которая стала напоминать не силы охрана порядка, а вооруженные силы.
Уничтожение и конверсия германского ВПК часто сводилось к смене вывесок. Например, был завод по производству танков, а стал завод по производству тракторов – по крайней мере, официально. Запрет на наличие ВВС обходился с помощью создания многочисленных якобы «гражданских» аэроклубов и благодаря содействию таких дружественных для Берлина 1920-ых годов государств как Советский Союз. В 1925-33 годах в Липецке существовала немецкая авиационная школа, где готовили боевых летчиков (крайне обидная и даже мучительная для нас история, но что было, то было). Одно из основных требований России к Украине заключается, как известно, в ее демилитаризации. Киев всегда отличался «творческим» подходом к выполнению тех своих обязательств, которые он не хотел выполнять. А эти примеры из жизни столетней (или почти столетней) давности настраивают на еще более пессимистичный лад.
Итак, ситуация является безвыходной? Нет, выход есть. То, что стало происходить в Германии после подписания Версальского договора, было очень точно предсказано в том же самом 1919 году. Знаменитый британский экономист Джон Мейнард Кейнс участвовал в Версальской мирной конференции в качестве представителя британского министерства финансов. Сразу после окончания этой конференции Кейнс опубликовал книгу «Экономические последствия мира». Вот ее главный тезис: «Договор не содержит никаких мер для экономической реабилитации Европы. Там нет ничего, что могло бы превратить побежденные Центральные державы (Германию и бывшую Австро-Венгрию – Ред.) в хороших соседей, ничего, что могло бы стабилизировать новые государства Европы, ничего, что могло бы вернуть Россию (в систему международных отношений — Ред.)».
Анализируя ситуацию через призму экономики, Кейнс подвергает жесткой критике основных авторов Версальского договора – состоящую из лидеров США, Франции, Великобритании и Италии «большую четверку»: «Удивительным фактом является то, что фундаментальные экономические проблемы голодающей и распадающейся на их глазах Европы были единственным вопросом, к которому невозможно было пробудить интерес «четверки». Репарации были их главным экскурсом в экономическую сферу, и они решали этот вопрос как проблему теологии, политики, избирательных ухищрений — со всех точек зрения, кроме точки зрения экономического будущего государств, судьбу которых они определяли».
Прогнозы Джона Мейнарда Кейнса исполнились во всей их полноте. Проиграв Первую мировую войну, Германия столкнулась с национальным унижением, разрухой, дестабилизацией жизни, потерей территорий (еще одна аналогия с современной Украиной). А потом на нее лег еще многомиллиардный неподъемный груз репараций. Экономика страны улетела в пропасть. Инфляция в стране достигла гротескным пропорций. В ноябре 1923 года за один доллар давали четыре триллиона марок (триллион – это тысяча миллиардов). За один месяц цены в стране могли вырасти в несколько сотен раз. Все вокруг получали «миллиарды». Но за эти «миллиарды» ничего нельзя было купить.
Чуть позже курс марки удалось стабилизировать и вернуть к нормальным значениям. Но глубокая психологическая рана в немецком национальном самосознании так и осталась. Возник своего рода «замкнутый круг». Проигрыш в войне привел к страшным экономическим неурядицам. Экономические неурядицы зафиксировали в качестве постоянного ощущение, что со страной поступили и продолжают поступать несправедливо. Это ощущение спровоцировало взлет реваншистских настроений. А взлет реваншизма сделал возможным приход к власти Гитлера и попытку «переиграть» итоги проигранной войны в ходе новой общемировой бойни.
После окончания Второй мировой войны ошибки Версальского мира не были повторены. Опасений и страхов по поводу возможного возрождения реваншистских настроений в Германии тоже было великое множество. Но в конечном итоге Германию удалось – не в последнюю очередь, экономическими методам — превратить, используя терминологию Кейнса, в «хорошего соседа». США сделали это более успешно, закачав в «свою» часть Германии – ФРГ – огромные средства и способствовав ее возрождению в качестве мирового экономического гиганта. Советский Союз, обладая меньшим объемом экономических возможностей и неэффективной экономической системой, не смог организовать в «своей» части Германии – ГДР – аналогичное «экономическое чудо». Но Германская Демократическая Республика в период своего существования никогда не была «угрозой миру», а была одной из «витрин социализма».
Конечно, кроме экономических рычагов это обеспечивалось еще плотной политической опекой из Москвы и расквартированием в ГДР Западной группы войск (то же самое американцы делали и, кстати, по-прежнему делают в отношении ФРГ). Но в данном случае это частность, которая уводит нас от главного. А состоит это главное, на мой взгляд, вот в чем: то, что сработала в отношении Германии после 1945 года, может сработать и в отношении Украины после 2025 года. После государственного переворота в Киеве в 2014 году у Украины с подачи Запада было две тесно связанных друг с другом «национальных идеи»: Украина как боевой антироссийский авангард НАТО и Украина как государство, основанное на национализме, шовинизме и гонениях на все русское.
Чтобы не соскользнуть на траекторию «развития» Германии времен Веймарской республики, Украине остро требуется новая, принципиально иная национальная идея. И состоять эта идея может только в экономической реконструкции, в экономическом возрождении. Это устроит и простое население Украины, у которого появится шанс перенаправить свою негативную энергию в позитивное русло, и частично обновленную, но не изменившую свои базовые характеристики украинскую элиту, у которой появится шанс «снять свой процент», как это водится на Украине.
Конечно, сразу же возникает крайне важный вопрос: кто будет финансировать все это «пиршество духа»? И в странах НАТО, и в Киеве полно людей, считающих, что экономическое восстановление Украины должно финансироваться за счет замороженных на Западе российских средств. Москву это, естественно, не может устроить от слова «никак».
Козыри Москвы в 2025 году
Согласно еще одной дипломатической легенде, вернувшись в 1878 году с Берлинского конгресса, на котором определялось новое политическое устройство Европы после победы России в войне за освобождение Болгарии, наш тогдашний министр иностранных дел князь Александр Горчаков написал императору Александру II в докладе: «Берлинский трактат (договор — Ред.) – есть самая черная страница в моей служебной карьере». Пометка императора на полях доклада министра: «В моей тоже». У тогдашних руководителей российской внешней политики было за что упрекать себя. Из-за инертности раздираемой склоками российской делегации в Берлине достижения наших войск на поля боя были в значительной степени обнулены. В главном политическом выигрыше по итогам слета руководителей европейской дипломатии в германской столице оказалась совсем не участвовавшая в освобождении славянских народов от османского ига Австро-Венгрия.
Решая вопросы нового политического устройства Европы после (или в период) завершения нынешней фазы украинского конфликта, современная российская дипломатия даже близко не может себе позволить чего-то подобного. Кроме жесткого настроя на защиту своих интересов и достижений российских войск Москве потребуется еще и творческий подход и широкий взгляд на вещи. Никакой речи о том, что на непонятном всем прочим смертным дипломатическом жаргоне именуется status quo ante bellum – положения дел на момент, который предшествовал началу военного конфликта, естественно, нет и быть не может. Конкурентные, конфликтные и даже откровенно враждебные отношения между Россией и Западом – это очень надолго. Но замыкаться в рамках политической модели «Россия и Запад – заклятые враги везде и во всем и всегда» нам тоже ни в коем случае нельзя.
Современный российский публицист Вадим Черновецкий как-то раз изрек: «Если вы нужны человеку, он встретится с вами даже за минуту до космического полета. Если не нужны – не найдет времени, даже если помирает от скуки». Этот принцип действует не только в отношениях между людьми, но и между государствами. Чтобы завершить нынешнюю фазу конфликта на Украине взаимовыгодным компромиссом, России придется искать точки соприкосновения своих интересов с западными. Впрочем, нет, чего их «искать»? Все уже давно «найдено». Первая и самая главная из таких точек соприкосновения – это взаимная заинтересованность в том, чтобы пламя украинского кризиса не переросло в пламя всемирного ядерного пожара – или хотя бы глобального или даже общеевропейского военного конфликта.
За те без малого три года, которые прошли с момента начала СВО, Россия и Запад (сюда же надо добавить еще и киевский режим, как бы резко негативно мы к нему не относились) в полной мере доказали друг другу серьезность своих намерений. Механическое продолжение такой ситуации на непонятный отрезок времени создает серьезные риски того, что в какой-то момент «доказывать» что-то будет просто некому. Именно с этим риском и связан «новый курс» по отношению к Украине, который провозглашает Дональд Трамп. При этом Запад ни в коем случае не хочет отказываться от своего геополитического контроля над Украиной. Но сохранение за этой страной статуса готового в любой момент взорваться «порохового погреба Европы» тоже не отвечает западным интересам.
Если эта моя логика справедлива, то Запад тоже не заинтересован в пугающем многих в России сценарии, при котором украинский конфликт приостанавливается лишь для того, чтобы через некоторое время возобновиться в еще более опасной форме. Гонка вооружений в Европе в любом случае обязательно будет – и еще какая! Но в случае некоего – возможно, частично неформального – соглашения о новом балансе сил и интересов в Европе эта гонка будет носить главным образом превентивный характер, так же как это, например, происходило во времена Холодной войны. Полагаю, что многих покорежит использованный мной термин «неформальное соглашения». Вынужден еще больше повысить «градус эмоций». Возможно, речь будет идти даже не о «неформальном соглашении», а о «неформальном понимании».
Да, да, я все осознаю. Всем бы нам хотелось, чтобы соглашения о прекращении украинского конфликта носили всеобъемлющий и юридически обязывающий характер и фиксировали признание Западом включение в состав РФ новых территорий. Однако в политике очень важно различать то, что является реально достижимым в текущих политических условиях и то, что таковым не является. А еще важно трезво оценивать реальную политическую значимость (или малозначимость) того, что реально достижимым пока не является. Сильно ли, например, Советскому Союзу мешал тот факт, что США не признавали законность вхождения прибалтийских республик в его состав? До тех пор, пока СССР не начал разрушаться в результате управленческой некомпетентности своих собственных лидеров, совсем даже не сильно.
Кстати, эту отсылку к советскому политическому опыту я вставил сюда вовсе не случайно. После завершения нынешней активной фазы украинского конфликта Запад обязательно будет делать ставку на внутреннюю дезинтеграцию нынешней российской политической системы. Во времена Холодной войны политика, основанная на принципе wait and see («жди и смотри») принесла странам НАТО фантастические политические дивиденды в самый неожиданный для них момент. Из этого вытекает, что в случае ослабления военно-политической напряженности в Европе Запад будет основывать свою стратегию на постулате «Путина надо просто переждать». В какой мере это будет делаться потому, что «один раз прокатило, значит, и еще раз может», а в какой – для того, чтобы создать себе «хорошее политическое настроение», не важно. Важно то, что после завершения СВО (или, скорее, всегда) России все равно придется быть начеку.
Но давайте вернемся к потенциальным точкам соприкосновения интересов России и Запада. Еще одна такая точка – выгода от корректировки и частичного смягчения экономической войны, которая сейчас бушует между Москвой и ее бывшими «партнерами». Почему это выгодно России – объяснять, я думаю, не надо. А вот интересы Запада в этом плане носят более сложный и разнообразный характер. Для США главным противником в современном мире является сейчас, как все знают, не Россия, а Китай. Курс на агрессивное «стратегическое сдерживание» Пекина был в жесткой форме провозглашен во время первого срока Трампа, а потом в чуть более вежливом, но столь же настойчивой формате продолжен при Байдене. Такое трогательное двухпартийное единство показывает, что подобный курс – не следствие чьего-то личного бзика, а отвечающая коренным интересам США продуманная и выверенная стратегическая линия.
В рамках этой линии Вашингтону невыгодно «чрезмерное» (с его точки зрения, разумеется) сближение Москвы и Пекина. Но если Америка продолжит экономически давить Россию по всем фронтам, то для Москвы подобное сближение станет, по сути, безальтернативным. Для Европы (или, вернее, отдельных стран Европы) все упирается не в некие глобальные стратегические соображения, а в содержимое собственных кошельков. Новый комиссар Европейского союза по энергетике Дан Йоргенсен назвал в этом декабре полный и абсолютный разрыв связей с Россией в топливной сфере своим главным приоритетом.
Для Дании – страны, из которой родом Дан Йоргенсен – это «не вопрос». В сфере энергетики в Датском королевстве «все ладно». Страны обладает собственными запасами нефти и газа и, кроме этого, всерьез настроена стать в смысле источников энергии полностью «зеленой» к 2050 году. Но не всем так «повезло», как Дании с ее населением меньше, чем шесть миллионов. В своем ноябрьском интервью журналу Der Spiegel бывшая канцлер ФРГ Ангела Меркель назвала правильным свое решение достроить газопровод «Северный поток-2»: «Я рассматривала это как свою задачу – получить для немецкой экономики дешевый газ. Мы видим, какие последствия для немецкой экономики имеют высокие цены на газ. Для прекращения газовой торговли с Россией не было политического большинства и уж точно никакого согласия промышленности».
Сегодня в Германии по-прежнему есть «политическое большинство» за прекращение газовой торговли с РФ. Но вот «согласия промышленности» все еще нет – экономика находится в стадии стагнации, из которой в «новом чудном мире», в котором «отменена» Россия, непонятно, как выходить. Я не берусь судить о том, что в конечном итоге, после прекращения боевых действий на Украине окажется сильнее – «политическое большинство» или «согласие промышленности». Мой главный тезис звучит так: к точке начала переговорного процесса Россия подходит с достаточно большим количеством козырей.
«Снятие санкций с России может быть условием соглашения?» -поинтересовался в начале этого месяца у Сергея Лаврова Такер Карлсон. Ответ главы нашего МИДа звучал так: «Многие в России хотели бы сделать это условием. Но я считаю, что чем больше мы живем в условиях этих санкций, тем больше понимаем, что лучше рассчитывать на себя и разрабатывать механизмы, платформы сотрудничества с «нормальными» странами, дружественными по отношению к нам и которые не смешивают экономические интересы и отношения. Особенно политику…Вы знаете, «все что нас не убивает, делает нас сильнее». Они никогда не убьют нас. И это делает нас сильнее».
Интерпретировать эти высказывания министра можно по-разному. Можно так: да не колышат нас эти ваши санкции! Мы не собираемся размениваться на мелочи и требовать их снятия! А можно – и это соответствует уму и опыту Лаврова — так: серьезная дипломатия требует тишины, а не пустых разглагольствований перед началом процесса! Лично я являюсь убежденным сторонником второй интерпретации. Любое рабочее соглашение о завершении украинского конфликта (или хотя бы его нынешней фазы) не может ограничиваться только вопросами, которые касаются непосредственно Украины.
Москве есть что предложить Западу в ходе переговоров и есть что потребовать взамен. Россия должна добиваться снятия с нее максимального возможного количества санкций (снятия всех не добьемся – чудес не бывает). Россия должна добиваться возвращения своих замороженных (или давайте лучше по-простому – украденных) активов на Западе. Именно страны НАТО стали в 2014 году архитекторами и «отцами» украинского кризиса. Они и должны финансировать восстановление Украины из своих источников. Те, кто сделал «больного человека Европы» больным, те и должны вкладываться в его выздоровление.
Напутствие «политическому Деду Морозу»
В своих мемуарах «Нет более высокой чести» занимавшая во время второго президентского срока Джорджа Буша-младшего пост государственного секретаря США Кондолиза Райс так описала встречу с Сергеем Лавровым спустя месяц после трехдневной войны с Грузией в августе 2008 года: «Сергей, — сказала я ему в приватной обстановке, — Вы добились того, чего я никогда не могла добиться. Вы превратили Мишу Саакашвили в любимца международного сообщества»…Мы сумели продолжить работать вместе в течении остатка нашего срока (до прихода в Белый дом Барака Обамы в январе 2009 года -МК). Тем не менее, я уверена, что Лавров с нетерпением ожидал прибытия в Вашингтон другой команды».
Как же интересно все с тех пор сложилось! «Миша Саакашвили» давно перестал быть любимцем не то, что «международного сообщества», а даже изрядно позабывшей о нем грузинской оппозиции. А нетерпение, с которым сейчас не только в Москве, но и в других настроенных на мир столицах ожидают «прибытия в Вашингтон другой команды» во много раз превосходит аналогичное московское нетерпение (если оно вообще было, конечно) образца 2008 года. Нельзя считать, что Путин и Трамп являются лидерами, способными единолично и одномоментно – или даже не одномоментно – разрешить все противоречия по поводу и вокруг Украины. Международная дипломатия так не работает. Но партнерство двух геополитических оппонентов – Путина и Трампа – это тот единственный «бульдозер», который способен вытянуть из безнадежной трясины застрявший в ней «экипаж» политического урегулирования украинского кризиса.
Владимир Путин обладает беспрекословным политическим авторитетом в России. Считавшийся ранее «шуткой» и «сумасбродом» Дональд Трамп сумел не только вновь выиграть президентские выборы, но и заполучить такой невиданный объем политического капитала, который казался совершенно немыслимым еще несколько месяцев тому назад. Если эти два лидера сумеют – несмотря на все глубокие и даже системные разногласия между странами, которые они возглавляют – объединить свои усилия во имя достижения мира, то у мира в новом году точно есть шанс. Не подведи нас, пожалуйста, 2025 год!
mk.ru
