Человек для государства или государство для человека — сакраментальный вопрос. Будущие граждане создают государство (ещё не зная, что они создают государство), для того чтобы обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность и организацию коллективных работ. При этом организация коллективных работ первична в качестве мотивировки для создания именно государства. Внутреннюю и внешнюю безопасность на первом этапе исторической жизни человечества не хуже, а лучше выполняют вождества — разросшиеся и получившие зачатки надплеменной организации союзы племён, объединяющиеся, как правило, вокруг удачливого вождя и его дружины, почему данный способ организации общества историки называют военной демократией.

Вождество — достаточно эффективная с точки зрения ведения боевых действий структура, обладающая как постоянным профессиональным войском (дружины вождя и его соратников), так и огромными мобилизационными возможностями: каждый мужчина союза племён — воин. Пусть он несколько хуже вооружён и обучен, чем профессиональный дружинник, но качественное превосходство дружины не настолько велико, чтобы племенное ополчение за счёт численного перевеса не могло бы раздавить любую дружину.

При этом дружины и ополчения одного вождества приучены к взаимодействию на поле боя, что делает их достаточно сильной полупрофессиональной армией. Не только варваризированная армия позднего Рима, но и профессиональные легионы классического периода терпели от подобных племенных «армий» катастрофические поражения. Достаточно вспомнить хотя бы кризис, потрясший Рим во время вторжения кимвров и тевтонов.

Тем не менее вождества, союзы племён, объединённые в формате военной демократии, ещё не государства. У них нет важнейших функций государства: фискальной и экономической и, соответственно, отсутствует бюрократический аппарат, то есть регулярная административная система. В обыденной жизни они руководствуются не законами, а обычаями, суд производит отдельная община самостоятельно и коллективно, а старейшины имеют наибольший вес и авторитет потому, что могут помнить ранее бывшие прецеденты разрешения аналогичных споров. Вождь ещё не приобрёл право высшей судебной инстанции, хоть и пытается уже (с разной степенью успеха в разных обществах) добиться судебного иммунитета для своих дружинников (их судит вождь с согласия дружины), а также по военным вопросам.

Последние вождества в лесах Амазонки, в джунглях Африки и Юго-Восточной Азии, в различных высокогорных районах и в прочих изолированных от цивилизации местах просуществовали до конца ХХ века. Некоторые формально существуют и сейчас, но они уже не являются классическими замкнутыми системами, в большей степени являясь аттракционами для туристов. Так или иначе, они уже связаны с глобальной цивилизацией и не являются для своих членов безальтернативной системой управления: любой представитель подобного объединения всегда может обратиться в органы власти регулярного государства, которому принадлежит область проживания вождества, с просьбой обеспечить ему возможность жить по законам государства, а не общины.

Тем не менее, как видим, система вождеств оказалась достаточно живучей и тысячелетиями сосуществовала с цивилизацией (с регулярными государствами), пока на планете оставались территории, недоступные для осуществления регулярными государством своих функций на постоянной основе.

При этом регулярные государства начали возникать практически одновременно с вождествами. Государство точно так же возникает на базе союза племён, реже — одного крупного племени. У него также есть функция внутренней и внешней защиты, но главная функция государственного объединения — координация усилий создавшего его общества, направленных на совместную хозяйственную деятельность. То есть функция экономическая. Поскольку же обеспечение этой функции требует наличия государственного аппарата, а аппарату надо платить за его работу, не связанную с производством продуктов потребления, чем в основном занята остальная община, и, в отличие от дружинников вождя, он не может прокормиться за счёт грабительских налётов на соседей, практически сразу же к экономической функции добавляется фискальная, обеспечивающая сбор с общества ресурса, обеспечивающего содержание государственного аппарата.

Не случайно первые государства возникали не где попало, а там, где для эффективной хозяйственной деятельности общины требовались гигантские совместные усилия её членов, направленные на ирригацию (осушение болот или использование разливов рек для орошения полей, или прокладывание каналов от рек, текущих в засушливой местности, чтобы увеличить площадь возделываемых земель), а также защиту первичных центров металлургии, уже начавших специализироваться на производстве предметов на вывоз (например, на Кавказе), и центров обмена — пунктов, контролирующих сухопутные и морские торговые пути, население которых, наряду с обеспечением транзитной торговли, занималось банальным грабежом тех, за кем не стояла серьёзная сила. Тогда, как и сейчас, международное право было правом сильного, а договоры действовали ровно до того момента, пока кто-то не оказывался достаточно силён, чтобы нарушить их с выгодой для себя, но без негативных последствий для себя же.

Если подойти к делу упрощённо и ограничиться ресурсной составляющей, можно сказать, что государство дороже стоит, для его существования необходимо иметь в нужном количестве постоянно возобновляемый ресурс. Некоторые историки, особенно левого толка, считали, что государство сильнее ограничивает своих граждан. На самом деле государство, за исключением тоталитарного (которое, кстати, во всех своих видах апеллирует к общине), обеспечивает отдельному человеку большее количество прав и свобод, так как гражданин, в отличие от общинника, ответственен не перед коллективом, у которого на каждый случай есть табу, традиция или обычай и который в силу своей природы максимально противостоит любым качественным изменениям, а перед законом. Закон же регулирует только отдельные сферы жизни, в большинстве случаев вмешиваясь только в финансово-экономические отношения и сферу безопасности, оставляя остальное пространство полностью свободным для творчества граждан.

Другое дело, что ранние государства имеют общинные пережитки, а в современных отдельные социальные группы пытаются воспользоваться мощью государственного аппарата и его возможностями контроля для навязывания своих взглядов всему обществу, но это уже извращение — попытка придать государству несвойственные ему функции: любой корабль на долгой стоянке обрастает ракушками, это, однако, не означает, что ракушки являются естественной составной частью корабля.

Иллюзия общинной свободы рождается оттого, что община и вождество, как её высшая организационная форма, являются островками предельной стабильности в крайне изменчивом мире конкурирующих друг с другом, а значит, стремящихся к постоянным эффективным инновациям государств. Для большинства людей стабильность и неизменность и есть свобода. Отсюда идеализация общины, особенно теми, кто никогда в ней не жил.

Идея украинства родилась в отсталом, депрессивном сельскохозяйственном горном (Карпаты) регионе — Галиции. Галиция только внешне кажется единой и монолитной. На самом деле там до сих пор для местных крайне важно племенное деление на лемков, бойков и прочих гуцулов. Там, как на Кавказе, на каждой горе живут по два народа. Но Кавказ, оказавшись на стыке интересов трёх империй (Российской, Османской и Персии) довольно рано попал под влияние цивилизации. Это не считая того, что древнейшие протоармянские, а затем грузинские, армянские, албанские государства начали возникать там с первого тысячелетия до Р.Х. Поэтому классические вождества, как замкнутые системы, исчезли в регионе к концу XIX века, хоть сильные пережитки остались до сих пор.

Галиция же в трайбалистском режиме прожила практически до Второй мировой войны. Только вступление РККА 17 сентября 1939 года в западноукраинские области вызвало в регионе моментальные изменения, каковые не могла в полной мере осилить племенная психика галичан. Сравните, Кавказ, помимо собственной государственности постоянно находился в сфере интересов крупных империй (помимо перечисленных выше, ещё Рима, Византии, Арабского халифата, государств Хорезмшахов, Хулагуидов, Тимуридов). Тем не менее, хоть цивилизация активно воздействовала на местные вождества тысячелетиями, трайбалистские пережитки заметны в регионе до сих пор. Галиция столетиями жила традициями, а империи не обращали на этот богом забытый регион никакого внимания. Советские изменения были для неё цивилизационным шоком (представьте себе готтентота, которого в начале XIX века перевезли в Париж и бросили выживать без всякой адаптации, и вы получите галичан середины ХХ века). Отсюда их тоска за «добрым цисарэм» Францем-Иосифом II. Они тосковали не по императору, которого никогда не видели, и не по австрийскому режиму, с которым никогда не были знакомы, ибо местная администрация была в руках польских землевладельцев и регион управлялся по их законам и в соответствии с собственными архаичными традициями. Они тосковали по общинной стабильности, по своей племенной (бойки, лемки) идентичности.

Через пятьдесят лет после своего появления советская власть исчезла из Галиции так же внезапно, как и пришла. Вместо неё к галичанам бросились «создатели» новой независимой Украины в поисках идей (идеологии) украинской государственности. А что им могли предложить галичане, кроме своего традиционного трайбалистского сознания и схемы построения вождества?

Вот так и было построено украинское «государство». Поэтому ему и оказалось совершенно не нужным советское наследство — все эти заводы, наука, атом, космос, ракеты. Трайбалистскому сознанию это непонятно, это для него враждебно. И галицийские идеологи, в полном соответствии со своим представлением о прекрасном, начали проповедовать сельскохозяйственную идиллию, которая будет «продавать сало в ЕС» и этим жить — типичная организация «туристического вождества», взаимодействующего с цивилизацией по принципу: они приехали — мы сплясали, они нам дали зелёные бумажки — мы купили на них огненной воды и пили, пока она не кончилась, а когда кончилась, нам привезли новую партию туристов. Здесь туристов заменяет сало и прочие вкусности, которые все окружающие страны обязательно должны будут покупать дорого, а уж на вырученные деньги аборигены накупят себе бусы, зеркала и огненную воду самых известных брендов.

Однако идиллия не сложилась. Мало того, что весь остальной мир сам готов был завалить Украину салом по более дешёвым ценам, чем производили местные, так ещё и внутри страны оказались в наличии миллионы отщепенцев, не желающих радоваться пысанке и вышиванке, изучать галицийский язык и традиции и развлекаться, прыгая под кричалки и обливаясь водой. Реакция общинного сознания была простой — задавить всё, что казалось враждебным извне и изнутри. Община не ведёт дипломатические переговоры, она этого не умеет. Община выдвигает требования, а потом пытается отстоять их силовым путём. Поэтому, как было сказано выше, все тоталитаризм так или иначе опираются на общину и общинное сознание, а разные фашизмы так и прямо апеллируют к нему, опираясь на самые архаичные архетипы, глубочайше спрятанные в сознании современного человека.

Современные крестьянские нацизмы/фашизмы, родившиеся во время Второй мировой войны или перед ней (украинский, румынский, венгерский), были особо зверскими потому, что для общины — это не зверство, а нормальное подавление чужаков, которые подлежат геноциду, если не приняли требования общины и не оказались сильнее общины. При этом для общины чужаки все, кроме тех, кто подчинился воле вождества, к которому она принадлежит. Количество надстроек вождества общинника не волновало: Гитлер над Антонеску или Бандерой — это нормально (просто маленькое вождество вошло в состав большого, чтобы эффективнее грабить цивилизацию).

Для венгров и румын фашизм середины прошлого века был таким же эпизодом, как для немцев, испанцев, итальянцев это была реакция взбесившегося, не изжитого до конца общинного сознания на слишком быстро начавшую развиваться цивилизацию. Для Галиции нацизм/фашизм того времени был естественной реакцией не на внутренние изменения, а на внешнюю угрозу традиционной стабильности. Поэтому он пережил и войну, и советскую власть (это не пара десятков тысяч бандеровцев, выпущенных из советских лагерей, испортили мирных галичан, они просто вернулись в знакомую среду, где их считали героями если не все, то большинство, в рамках конкретной общины, разумеется, — соседняя могла считать подонками).

Отсюда совершенно безумная политика Украины, приведшая к тотальному разрушению её экономики и общества как цивилизационной единицы. Это через формацию в рай, вперёд нельзя прыгнуть, надо вначале создать экономическую базу нового. Вернуться назад очень просто: надо разрушить основы цивилизации и упрощённая экономика потребует упрощения политических структур.

Их государство не интересуется жизнью своих людей за пределами нарушений табу (не говори по-русски, не высказывай симпатий к России, вовремя падай на колени и пой гимн). Их государство не интересуется выживанием нации (хоть и называет себя националистическим). Оно готово воевать до последнего своего гражданина, заранее зная, что проиграет (назло маме отморожу уши). Это манера поведения не государства, но вождества, ну или, как я раньше писал, банды (так называют вождества), которые не только живут на территории цивилизации, но и пытаются силой навязать ей свои правила.

И по этой причине тоже мы никогда ни о чём не договоримся с Украиной, Мы живём в разных исторических эпохах, на разной материальной базе, наши интересы и цели, которые из интересов вытекают, диаметрально противоположны и не могут быть сведены к некоему компромиссу.

Поэтому Украина обречена погибнуть и похоронить под собой украинство. «До последнего украинца» — не фигура речи, но цель режима. Украина — земля мёртвых. В ней община победила цивилизацию, вождество победило государство, а виртуальная «нация» — реального человека. Время общественной организации, в рамках которой она живёт, прошло в Европе уже в Х веке, а на её скандинавских, балканских и швейцарских задворках завершилось к XV веку.

Это просто какой-то «парк Юрского периода».

alternatio.org