Нашим либералам неприятно само слово «геополитика». Но тут никуда не денешься –российская государственность была в первую очередь «заточена» под отражение угроз извне. Россиян действительно крайне интересуют вопросы глобальной политики – просто потому, что они прекрасно знают, что глобальная политика имеет порочную привычку заявляться к ним на порог в виде монгольских воинов, солдат Наполеона или танков вермахта.
Именно поэтому реализм как школа международных отношений и стиль внешнеполитического мышления так органичен для России. В условиях постоянных военно-политических угроз слабо верится в альтернативные идеи типа «мягкой силы» или глобального сообщества демократий.
Новости партнеров
Иосиф Сталин в определенном смысле был квинтэссенцией идеи политического реализма. Генри Киссинджер, известный также как крайне авторитетный теоретик и историк международных отношений, в своей «Дипломатии» отмечает, что «в вопросах проведения внешней политики Сталин был в высшей степени реалистом: терпеливым, проницательным и непреклонным – Ришелье своего времени».
При этом фундаментальная убежденность в исторической истинности марксистской философии позволяла ему быть чрезвычайно прагматичным на уровне политической тактики – и эта мысль кажется парадоксальной только на первый взгляд. Если ты искренне веришь, что в итоге твои стратегические цели будут достигнуты просто в силу неумолимых законов общественного развития, то в моменте ты обретаешь полную политическую свободу и можешь заключать ситуативные союзы со злейшими врагами своей идеологии.
«Сталин неоднократно демонстрировал, что при столкновении идеологических предпочтений и властных соображений, последние всегда брали верх», частично соглашается с этой точкой зрения профессор Джон Миршаймер в своей ключевой работе «Трагедия великих держав».
На практике это выражалось в очень гибком политическом курсе, который осуществлялся в условиях постоянной внешней угрозы. Ключевой задачей было обеспечение безопасности – к примеру, часто критикуемая война с Финляндией на деле позволила отодвинуть границу на 150 км, что в дальнейшем сыграет ключевую роль при обороне Ленинграда.
Среди «тонких» инструментов внешней политики, активно использовавшихся СССР, была стратегия «кровопускания» (bloodletting), которая в современной лексике обычно называется «прокси-войной». Суть достаточно простая – поддерживать одну из конфликтующих сторон с целью максимального ослабления другой. Особенно актуальным подобный подход стал после появления «ядерного фактора» на международной сцене. Яркий пример – участие СССР в Корейской войне, позволившее нанести весьма чувствительный удар по американской армии и обществу ценой скромных усилий со стороны Москвы. Корейскую войну сложно сравнивать с Вьетнамом по воздействию на американское общество (да и у России никогда не было задачи сокращать количество граждан США), однако в процессе были также серьезно закалены армии КНДР и КНР, что сыграло на руку СССР.
Следует добавить, что несмотря на явную отдачу приоритета внутреннему балансированию, Сталин не избегал и использования внешних ресурсов. Именно он заложил семена Организации Стран Варшавского Договора – коалиции, окончательно оформившейся в 1955 году после его смерти, а также заключил ряд оборонительных союзов. При этом он всегда стремился избежать дополнительных обязательств для СССР –к примеру, его договор с Чехословакией от 1935 года предусматривал военную помощь со стороны Москвы только при условии, что аналогичную помощь уже оказывает Франция.
Последние годы ряд историков и политологов стали развивать интересный тезис о «гиперреализме» Сталина – то есть, по сути, стали конструировать образ советского руководителя как «компьютера по удержанию власти». И хотя любые отождествления человека с ИИ всегда будут натянуты, следует признать, что эта метафора позволила окончательно сформулировать причины известных внешнеполитических ошибок того времени.
Новости партнеров
«Гиперреализм» Сталина как в целом крайне продуктивный внешнеполитический подход (особенно в тех чрезвычайно сложных условиях) приводил к недооценке иррационального фактора в политике. Проще говоря, Сталин всегда исходил из того, что его контрагенты и противники – такие же рациональные и вдумчивые стратеги. Он мог принимать явное помешательство и идеологическую одержимость за блеф и тонкую игру. Из этих ошибок тоже следует извлечь урок – никогда не сбрасывать со счетов гипотезу, что другая сторона поведет себя самоубийственно и иррационально. Иногда сумасшедший наверху общественной иерархии – это просто сумасшедший (но с колоссальными ресурсами).
Внешняя политика не может существовать отдельно от внутренней – и здесь напрямую наблюдается стратегия, известная как «внутреннее балансирование», то есть максимизация собственной экономической и военной мощи вместо опоры на внешние союзы. В этом Сталин мало отличался от своих предшественников, в том числе и Петра Первого. Альянсы Сталин не отрицал, но считал их вторичными по отношению к мощи собственного государства.
Многие иностранные авторы приписывают Сталину фразу: «каждый распространяет свою систему так далеко, насколько может продвинуться его армия». Верифицировать эту цитату сложно, но следует признать, что она не просто квинтэссенция сталинской внешнеполитической философии, но и отражение многовекового опыта российских правителей. Дипломатия, союзы и даже «мягкая сила» – это прекрасно, но ничто не заменит хорошо обученную, вооруженную и мотивированную армию. Кажется, в контексте текущей ситуации эта мысль звучит как никогда актуально.
Очевидная продуктивность внешнеполитического подхода в сочетании с колоссальной ценой, которую заплатил советский народ, предопределяет двойственное восприятие роли Иосифа Сталина и двойственные эмоции, которые он вызывает. Великая гордость за достижения страны смешивается с леденящим душу ужасом. Впрочем, в мировой истории было полно деспотов, которые вызывали у подвластных страх. А вот тех, кто также ассоциируется с гордостью – можно пересчитать по пальцам.
