Широкий круг участников дискуссии и многоцветная палитра их исходных позиций позволили нарисовать картину маслом: говорить и о терминах, и о смыслах, и о практике.

По мнению Кирилла Рогова, корнем проблем стали развилки, пройденные в приватизации и демократизации, когда вслед за проведением соответствующих революционных преобразований не последовало создания институтов, подкрепляющих и удерживающих как права собственности, так и равенство политических прав граждан. В итоге получилось, что тот, кто имел больше собственности, одновременно с этим получал больше власти. От этого идет нежелание граждан признавать права собственности. Вместо выравнивания политических прав путинская власть предложила новым «баронам» вассальную систему: защиту их от населения с одновременной раздачей им ярлыков на политические и экономические позиции.

Именно об этом пишет Глеб Павловский. Когда в 2003 г. возникла развилка вокруг дела ЮКОСа и предложение со стороны «баронов» состояло в том, чтобы обменять свободу на налоги (т. е. заплатить компенсационный налог за приватизированную собственность и тем самым восстановить отношения с населением), Путин и его окружение предложили ответ, который оказался для многих «баронов» более эффективным, — «одним миллиардером меньше в обмен на твое превращение в миллиардера».

Возникшая таким образом система в 2008 г. была дополнена сделкой под названием «тандем», которая формально предоставляла возможности для маневра как с преемственностью власти, так и с проведением ограниченных реформ. Но фактически этот план не был до конца реализован, и возникшая структурная неопределенность привела к бегству капиталов и людей из страны и создала систему, где могут осуществляться демонополизация или приватизация, но при этом правила могут меняться в любой момент, причем только властью. Вследствие этого и приватизация может оказаться новым вариантом выдачи ярлыков.

Экономическая неэффективность возникшей системы констатируется в целом ряде статей. Сколько бы раз по телевидению ни говорили об успехах последнего десятилетия, пока наши успехи не выдерживают конкуренции с чужими неудачами: люди движутся не в страну, а из страны, и деньги ищут применения не на нашей отечественной почве.

Развилки будущего

Дискуссия показала, что есть несколько вариантов движения от нынешней ситуации к ситуации иной.

Об угрозе революции напомнил Александр Архангельский, заметив, что когда задачи долгие, горизонты короткие и все действуют врозь, то вариант падения в пропасть, к сожалению, нельзя исключить. Вадим Волков справедливо полагает, что революций не надо хотеть, потому что они приносят довольно значительные ущербы, а Сергей Воробьев подчеркивает, что в ходе борьбы количество договороспособных людей снижается и поэтому после революций еще более вероятно восстановление вертикального контракта.

Есть и иные варианты. Волков настаивает на том, что переход к новому общественному договору обслуживался революциями только в прошлый исторический период, а нынче с этим справляются широкие общественные движения. Но, к сожалению, общественные движения могут достигать такого мирного сдвига только в тех странах, где отлажены механизмы обратной связи через более или менее работающие институты политической демократии. К нашей стране это, увы, не относится.

В недавно вышедшей книге Норта, Вайнгаста и Уоллиса, трех классиков социальных наук на Западе, доказывается, что в мире конкурируют два социальных порядка. Причем в виде исключения страны попадают в порядок «открытого доступа», где экономический рост и политическая демократия поддерживают друг друга, а большинство стран (и это правило) находятся в ином порядке, называемом «ограниченным доступом», где связи и взаимоотношения работают совершенно по-другому.

Примечательно, что есть три условия, которые позволяли перейти из одного порядка в другой в тех редких случаях, когда это удавалось сделать. Во-первых, элиты должны для себя принять верховенство закона, согласиться его соблюдать, а потом уже распространять его на остальных. Во-вторых, негосударственные организации, общественные и коммерческие, должны быть бессрочными, т. е. переживать своих создателей. И в-третьих, средства и органы насилия должны контролироваться коллективно, а не делиться между группами влияния.

Может быть, это и есть формулировка того механизма поддержания нового общественного договора, о котором пишут многие участники дискуссии?

Дело в том, что для перехода от общества персонализированного, где все договариваются друг с другом обо всем, кроме правил, к порядку открытого доступа, где правило управляет поведением, нужно сначала договориться о правилах («институт» как формула нового общественного договора по Максиму Трудолюбову). Организации завершают эту договоренность, а политический пакт (о возможности которого на уровне региона пишет Николай Новичков) придает ей принудительную силу. Но станут ли когда-нибудь российские элиты договариваться о законах для всех, а не исключениях, изъятиях и привилегиях для себя?

Страх перед революцией, которая то ли будет, то ли нет, не такой важный фактор поведения элит, как взаимная конкуренция групп влияния, которая есть всегда. При этом раскол в элитах маловероятен, а «миноритарии», желающие нового договора, как пишет Булат Столяров, не имеют достаточного влияния. Это так. И все же…

Для пересмотра общественного договора нужно изменение относительной силы общества и власти, а это может достигаться не только усилением общества, но и ослаблением власти. Например, в результате тех экономических последствий, которые имеет ныне действующая модель. Эта модель несколько меняется: в ходе кризиса 2008-2009 гг. наше государство неожиданно стало социальным. Теперь лояльность обеспечивается не поддержанием экономической стабильности, а вложениями в заработные платы бюджетников и пенсии для все растущего количества пенсионеров. Но эта модель договора вряд ли может считаться бездефицитной, она не может существовать без благоприятного внешнего фона. Такого рода договор предполагает наличие иного договора — договора с Мефистофелем о том, что он будет взрывать атомные станции в Японии или организовывать гражданскую войну в одной из африканских стран для того, чтобы поддерживать нужный для такого социально ориентированного контракта при слабой экономике конъюнктурный фон. Но можно ли полагаться на такую страховку? И может ли такая конструкция простоять, ну, например, 12 лет?

Иной, куда более прагматичной страховкой может стать децентрализация, о которой писали Столяров и Арташес Газарян, Ермолай Солженицын и Евгений Ясин. Потому что только на местном уровне устанавливается связь населения, власти и налогов и понимание того, что гражданин получает за деньги, которые он потратил в качестве налога. Разумеется, рост такого рода новых отношений скорее начнется снизу, чем сверху.

Темпы движения

Начнется ли? Сам собой, конечно, нет. Для начала нужен отказ от негативных ценностей и неравнодушный гражданин, о котором пишет Солженицын; совместная мечта о городе и стране, о которой говорит Олег Чиркунов. А потом и наращивание критической массы социального капитала (как это именует Воробьев). Причем не путем кучкования своих, а путем решения тяжкой проблемы договороспособности для связи между разными — Марат Гельман называет это попыткой интересоваться другими, используя независимых экспертов в качестве коммуникаторов. Это тоже вариант постепенного нарастания силы общества, которое может приводить к сдвигам в общественном договоре. И прав, мне кажется, здесь Волков, когда говорит, что эти сдвиги могут начинаться сейчас, особенно когда они касаются символических вопросов, например такого, как мигалки в Москве. Действительно, вроде бы мелочь, но вертикальный договор всегда стоит на символических ритуальных действиях: желтые штаны — два раза «ку!». Поэтому общественный протест против такого символизма, конечно, приближает возможность изменений.

Станут ли эти изменения быстрыми и значительными? Большинство участников относится к этому вопросу философски. Более пессимистичный Чиркунов говорит о значении ухода нашего поколения для достижения нового общественного договора, но предлагает начинать действовать уже сейчас. А менее пессимистичный Архангельский рассчитывает на продвижение нового поколения как поддержку новых ценностей и позитивных изменений. Трудолюбов говорит о том, что «перевоспитание Левиафана» займет не пять и не десять лет, а Евгений Ясин рассчитывает программу постепенного перехода минимум лет на десять. По существу, это лишь некоторый вектор движения. Но все-таки движения, а не застоя.

Автор — Президент Института национального проекта «Общественный договор»

Статья служит заключением к циклу статей, посвященному выработке нового общественного договора и подготовленному совместно с Пермским экономическим форумом.

Александр Аузан
Vedomosti.ru