Акции царствия небесного
http://www.a-theism.com/
Не так давно я невольно обидел двух женщин, с которыми ехал в
поезде. Им было лет под 50, и они были подруги. Одна, которая постройнее
и поухоженнее, была пообразованнее и посостоятельнее. Другая была
совсем простой. Словом, чеховская пара, Толстый и Тонкий, только в
зеркальном (включая гендерное) отражении. Мы ехали с ними из Петербурга в
Москву и довольно мирно болтали. И вот, когда речь зашла о пасхальном
чуде неопалимого огня (дело было сразу после Пасхи, и телеканалы взахлеб
показывали верующих в Иерусалиме, которые проводили благодатным, по их
мнению, огнем по своим рукам и лицам, избегая, впрочем, проводить по
волосам, усам и бородам), я довольно скептично об этом чуде отозвался.
Я
сказал, что был случай, когда бармен неловко опрокинул мне на рукав
горящий абсент, но я преспокойно сидел и ждал, покуда он, кудахча, не
собьет пламя тряпкой, поскольку знал, что спирт не горит, а горят пары
спирта, то есть, исходя из неопалимости пиджака, все же не делал выводов
о святости бара.
— Вы богохульствуете! — вскричала та женщина, что потолще.
—
Вовсе нет, — ответил я. — Просто я знаю химию. Если пасхальный огонь
являет собой чудо, то есть нарушение законов природы, эту отмену можно
зафиксировать, измерив, например, температуру огня. Меня интересует
мнение ученых, а не паломников. Я, знаете ли, атеист.
—
Сатанист ты, — сказала толстая, логично (для нее) перейдя на ты (далее
она не произнесла ни звука, даже при прощании: я для нее перестал
существовать).
— Вы агностик? — спросила тонкая. — Как Гайдар?
Я
объяснил, что агностики — это те, которым не хватает данных ни признать
бога, ни отвергнуть. А я именно атеист — примерно такой же, каким она
является по отношению к Зевсу, Озирису или Вицлипуцли. И атеизм мне
многое что дает: например, возможность смотреть на церковь как на
социальный институт, а на религиозные тексты — как на тексты (и, должен
сказать, легенды и мифы Древней Греции в изложении Куна мне кажутся
более логичными, чем легенды Ветхого Завета в изложении Моисея).
—
Так нельзя, — сказала тонкая. — У нас православная страна. У нас
президент православный. Вы, получается, против народа. Сходите в
церковь, поставьте свечку. Может, на вас снизойдет. На меня снизошло, и я
просветлела.
— А что именно на вас снизошло? — спросил я,
понимая всю обреченность вопроса. — Буддизм? Ислам? Христианство? Какой
именно бог и в каком именно виде? Вы мне можете хотя бы сказать, в чем
символ вашей веры? Что вы вообще под православием понимаете?
—
Это душой чувствовать надо, — сказала тонкая, глядя на меня, как врач на
безнадежного больного. — Если вы русский, то православный. Поставьте
свечку!
* * *
В общем, женщина, не врала.
По
данным центра Юрия Левады, начиная с 1999-го более 50 процентов россиян
считали себя православными (в 1989-1990 годах — 30 процентов). В 2002-м
(данные РОМИР) православными себя считали уже 70 процентов, при этом из
них только 51,3 процента верили в бога.
То есть безбожный
православный — это и есть ключевая фигура нашего времени. Вот он ходит в
церковь (на Пасху — святить куличи и крашеные яйца и еще на Рождество, а
далее — когда окажется рядом, то есть по случаю), вот он крестится и
кладет поклоны, передает записочки за упокой и здравие, а главное —
ставит свечку, то есть отдает деньги за веру. Он обращается к
священнику, дабы тот крестил, венчал, отпевал. Он «что-то такое» в
церкви чувствует. И, главное, он чувствует, что те, кто чего-то такого
не чувствуют, — они не такие. Они как бы не русские. И этих ненастоящих
русских вокруг много: начиная от «плохих» мусульман (потому что есть еще
«хорошие» мусульмане, у которых есть верховный муфтий и татарский
президент Минтимер Шаймиев: эти «наши», правильные, государственные) до
католиков, которые пытаются перевербовать в свою бесовскую веру
смущенные души ну в каждом буквально храме. (Я преувеличиваю? Ничуть!
Последний раз об опасности прозелитизма, то есть обращения в свою веру
на чужой канонической территории, мне говорил архиепископ Волоколамский
Иларион, еще недавно бывший архиепископом Венским, то есть занимавшийся в
Австрии, с моей точки зрения, примерно тем же, чем католики, с точки
зрения владыки Илариона, занимаются в России. Когда же я ему это
заметил, он сказал: «В отличие от католиков православные в чужом храме
не проповедуют». Я вот все пытаюсь отыскать: где, в каких таких
православных храмах ксендзы охмуряют Козлевичей?!)
Не буду
утверждать, что перечисленные выше обряды наш средний православный
совершает механически, вовсе нет. Например, он искренне и жарко молится
(или, по определению писателя Амброза Бирса, просит отмены законов
Вселенной в пользу одного признающегося в своей ничтожности просителя):
чтобы господь помог сдать сессию, не дал уволить со службы, излечил
паховую грыжу, склонил банк на выдачу кредита, а еще оставил место на
паркинге перед офисом.
То есть церковь для среднего
православного (смутно представляющего смысл не только православия, но и
христианства) является местом совершения сделки. Я тебе — свечку, ты мне
— выполнение желаний. О да, этот средний православный (как и вообще все
среднее) не слишком умен, начитан, просвещен, но он невероятно,
фантастически гибок, потому что опыт всех предыдущих поколений научил
его: не прогнешься — не выживешь.
Он знает (точнее, «что-то
такое чувствует»), что в системе социального распознавания свой — чужой
своим тебя делают не убеждения и разум, а соблюдение внешних
формальностей. Сегодня, чтобы выглядеть своим, нужно быть крещеным и
пару раз в год ходить в церковь: атеиста в «Единую Россию», может, и
примут, но в политбюро (или как там оно называется?) ему ход, наверное,
заказан.
Точно так же во времена юности моих попутчиц для
социальной стратификации было важно вступать в пионерию, комсомол, в
партию, сдавать Ленинский зачет и посещать Ленинскую комнату со строгой
иерархией чинов, напоминающую 9-уровневую небесную канцелярию (Серафимы,
Херувимы, Престолы, Господства, Силы, Власти, Начала, Архангелы, Ангелы
— интересно, кто-нибудь сегодня еще верит, что там, наверху, все
устроено именно так?).
Чтобы считаться в СССР своим, в
построение коммунизма было верить не обязательно — примерно как в бога
сейчас, но важно было соблюдать обряды. И — существенный момент! — душой
чувствовать, что Ленин хотел как лучше и что в коммунизме «что-то такое
есть».
Чувствование душой (а не рассудком) вообще очень помогает находить спасительную
тропинку в окружающем тебя социальном буреломе.
* * *
Система
распознавания свой — чужой, так легко воспринимаемая моими согражданами
в ущерб поиску истины, по причине чего в России равно легко устроить на
месте храма бассейн, а на месте бассейна храм (я даже думаю, что и
бассейны, и храмы у нас надлежит делать разборно-сборными), — она не
есть результат добровольного общественного договора.
Она есть
результат директивы, спускаемой сверху российским государством, то есть
группой людей у власти. Попробую показать на примере.
В 2003
году тогдашний президент России Владимир Путин, встречаясь с тогдашним
главой Русской зарубежной православной церкви митрополитом Лавром,
произнес примечательную фразу: «Нет большего блага для церкви, чем
служение родине». К 2003 году Владимир Путин был воцерквленным
православным: нам, во всяком случае, показывали его в храме со свечой и
рассказывали, что у него есть духовник — наместник Сретенского монастыря
архимандрит Тихон (тот называл президента «искренне верующим и знающим
бога»). Причем православным Владимир Путин был новообращенным, поскольку
большую часть жизни прожил коммунистом и атеистом, без чего его не
взяли бы в КГБ (вариант, что Владимир Путин всегда был тайным
православным, я с негодованием отвергаю: тогда получается, что он
изнутри КГБ работал на развал СССР, а о развале СССР Владимир Путин
всегда искренне сожалел). Это я пишу без всякой задней мысли или, упаси
боже, издевки: путь из Савлов в Павлы предпочтительней обратного хотя бы
потому, что на Савле есть кровь, а на Павле — нет. Просто
новообращенным свойственно говорить глупости: знаю, сам таким был. Но
умный священник глупости поправляет.
Однако главе российского
государства никто не возразил, сказав, что нет большего блага для
церкви, чем служить богу; а что до родины — так ведь в христианстве
«несть эллина и иудея» и на том свете паспорта не спрашивают. И что вот
именно эта интернациональность христианства — вне наций, границ,
государств, вне родин — и сделала его мировой религией, в центре которой
индивидуальное, а не коллективное, всей Российской Федерацией, спасение
души.
А спустя четыре года глава Русской православной церкви
уже начал (видимо, в порядке алаверды) пасхальную службу словами
«Дорогой Владимир Владимирович!».
То есть, если я правильно
понимаю, состоялась сделка. Русская православная церковь отныне ставит
своей целью укреплять государство, превращаясь тем самым в отдел
небесных дел при администрации президента, а русское государство
зачищает торговую площадь от конкурентов (включая внутренних, вроде
совсем уж мракобесного экс-епископа Диомида, видящего ересь в каждом
штрих-коде) и подает гражданам знак, как себя следует вести и, главное, в
какой именно храм теперь будет вести дорога.
Не случайно все
многочисленные христианские церкви, что составляют так называемый
библейский пояс США (а США — весьма религиозная страна), в России
существуют на положении злокозненных сект.
Русский человек ныне
обязан быть православным, то есть держать свечку, креститься, молиться,
класть поклон, и меньше думать, а больше повторять, что всякая власть
от бога, или чему его там научат.
Ему предложили «народное IPO»
акций православия, а раз эти акции поддерживает государство, их курс
должен расти. Надо срочно брать.
* * *
Если
сделка между церковью и государством заключена и акции запущены в
оборот, следует ждать продолжения road-show. Следующим шагом будет
обязательное преподавание основ православия (в Татарстане, Ингушетии и
Чечне — ислама) в школах: к тому все идет.
Но это, пожалуй,
единственное, чему я, будучи атеистом, искренне рад. Потому что история
России — вещь повторяющаяся, и ее ход довольно предсказуем.
Именно
обязательное — нудное, мучительное, скучнейшее — преподавание Закона
Божьего в дореволюционных школах (почитайте Чехова или Кассиля!) и
привело к тому, что народ-богоносец в революцию стерпел замену церквей
на бассейны и склады, поскольку занудство и серость православных
священников воспитали если не атеистов, то антиклерикалов.
А
мозги мальчиков и девочек в нежном возрасте устроены так, что вновь
заставят попыхтеть срочно переученных православных учителей (да-да, они
будут снова скучнейшими) над искренними вопросами: «Если в рай попадут
только православные, значит ли это, что большинство человечества в рай
не попадет?», «Почему православная церковь писала приветственные письма
КГБ и потом в этом не покаялась?», «Почему среди ученых — лауреатов
Нобелевской премии лишь двое были верующими?».
И, не получив
вразумительного ответа, школьники начнут читать под партой что-нибудь
вроде «Бог как иллюзия» страстного атеиста Ричарда Докинза.
Которого, кстати, неплохо бы прочесть прямо сейчас.
Дмитрий Губин