1. Любая технология всегда является продолжением некой онтологии. Оба слова греческие, поэтому нужна русская расшифровка: онтология это «картина мира», технология — путь делать что-то полезное. Путь всегда изначально рисуется на этой картине, но потом саму картину (благо она и так «у всех общая») как бы выводят за скобки, оставляя только сам путь как последовательность шагов: делай раз, делай два, делай три. Проблема случается тогда, когда технологию переносят (делают «трансфер») в другую культуру с другими онтологиями: при таком переносе она очень часто «ложится криво».
2. Сказав, что онтология это картина мира, нужно дополнительно пояснить. На любой картине изображён не «весь мир», а только его произвольно взятый кусок, ограниченный некой выбранной рамкой — на то она и картина. Любая онтология, в свою очередь, также несамостоятельна — она является производной из аксиологии, иначе говоря, «системы ценностей». Ну или того, во что автор картины верит, что считает ценным (а что не считает). В этом смысле всякая аксиология, в свою очередь, восходит к теологии, или, по-русски, попросту «богословию», но на месте Бога или «бога» тут может оказаться что угодно — например, вера в такую загадочную штуку, как «постоянно возрастающая самоорганизация материи» — то, чем материалисты, и в частности Маркс с марксистами, на полном серьёзе попытались заменить Бога, когда выкидывали его из своей «картины мира» и «системы ценностей». Ответа на вопрос о том, почему эта самая материя имеет свойство постоянно самоорганизовываться, их религия не даёт вообще никакого — «так склалось». Ну или это какие-то там «объективные законы» — количество в качество, единство и борьба, отрицание отрицания, см.учебник диамата со ссылками на старика Гегеля (которого разгребать всё равно чёрт ногу сломит, и никто туда всерьёз не лезет).
Новости партнеров
3. Итак, имеем цепочку: теология-аксиология-онтология-технология. Единственный более-менее доступный нам пример, на котором можно объяснить, как она работает, это всепобеждающее учение марксизма-ленинизма: «теология» (диамат) это вся вышеупомянутая гегельянь, аксиология (истмат) это «прогресс», «разум» и «гуманизм», онтология (политэкономия) это «развитие производительных сил» и вечно запаздывающая по отношению к нему трансформация «производственных отношений» с фиксацией и разбором актуальной стадии запаздывания (капитализм в его поздней стадии), ну и технология (ленинизм) это «коммунистическая революция» и «диктатура пролетариата».
4. Но юмор в том, что, как в анекдоте, «у птичек всё то же самое»: к примеру, в дореформационном католическом Средневековье теология это схоластическое богословие, аксиология это индивидуальное спасение души в ограде истинной Церкви (и невозможность такового в неистинной), онтология это непрерывная организованная борьба сил света с силами тьмы за эти самые души, а технология это производство наиболее оптимальных форм организации общественной жизни для решения этой самой задачи спасения душ в ограде плюс непрерывная экспансия (расширение ограды) истинной Церкви — в пределе, на весь мир: крестовые походы, реконкиста, конкиста и прочий Колумб с корабликами.
5. Реформация снесла «ограду», но поначалу будто бы никак не покушалась на аксиологию спасения души. Однако, оставшись без папы (без Папы), детки потихоньку расшалились — причём на всех этажах. Бога вынесли за скобки (лапласовское «я не нуждался в этой гипотезе»). Спасение души соответственно заменили индивидуальным успехом в земной жизни, в два такта — сначала протестантские ересиархи начиная с Кальвина объявили оный успех основным признаком Божьего благоволения к его обладателю, а затем «просветители» и вовсе поставили на это место ещё ренессансный «идеал человека». Соответственно, все старые формы организации общественной жизни, созданные под предыдущую теологию-аксиологию-онтологию, были объявлены злом и торжественно снесены «буржуазными революциями» с их взятыми у просветителей либерте-фратерните-алиготе. После этого в сухом остатке остался простой посыл: зарабатывай деньги, и будет тебе Щастье. Под это очень быстро, буквально на жизни одного поколения, сама собой (уже без всякого осознанного проектирования) сформировалась новая социальная структура и иерархия, которую Луи Блан и подхвативший у него это слово Маркс назвали «капитализмом», сразу же объявив ему коммунистический джихад. По иронии судьбы, единственное место, где идеи этого джихада на какое-то время восторжествовали, стали наши родные болотца, считавшиеся и самими классиками, и даже их доморощенными последователями, глубокой периферией «капиталистического» мира.
6. Весь ХХ век ушёл на то, чтобы доказать этим глупым русским, что они никто и звать их никак, и их попытка навязать западному «хартленду» кое-как усвоенную и перетолкованную на русский лад отрыжку западной же традиции общественной мысли (АКА «мировая коммунистическая революция») — смешна и нелепа. В 91-м русские с этим вроде бы наконец согласились, объявив, что теперь тоже будут строить у себя «капитализм» (шоб как у людей), после чего принялись вагонами и трубами завозить к себе из хартленда их актуальную на текущий момент теологию-аксиологию-онтологию-технологию, в обмен, как это у нас всегда водилось, на дёготь, мёд, пеньку, нефть и газ. Но у нас сформировалось вообще другое общество, чем у них: главными стали как раз те, кто всё это возит, туда и оттуда, а когда наше «государство» немного очухалось, оно этих возчиков (частично проредив) быстро поставило под свой скипетр и сказало: суверенитет. И вообще, у нас ядерная дубина есть (осталась в наследство от предыдущей формации), так что кто сунется — тому кирдык и армагеддон. На что «цивилизованный мир», сделав круглые глаза, спросил «шо, ОПЯТЬ?» и уже сам объявил нам джихад, только теперь уже под радужным флагом ЛГБТ. Под знамёна этого ЛГБТ-джихада первыми радостно побежали все те наши, которые хотели продолжать «строить капитализм» без всякого там «государства» по вышеупомянутому сценарию — так началась наша вторая гражданская война, которая начиналась на болотных майданах, а в итоге локализовалась в форме СВО. Here we are.
7. Мы оказались в очень трудном положении. Теология, аксиология, онтология и технология у нас есть либо привозные (и апдейтов к ним уже особо не завезёшь — «санкции»), либо унаследованные от предыдущих формаций, тоже частично импортных. Ни то, ни другое в наших руках толком не работает, по понятным причинам. Возник вопрос — пока, настаиваю, чисто абстрактный и теоретический: а в состоянии ли мы вообще «импортозаместить» не только технологию, но и онтологию-аксиологию-теологию? Ответов у нас пока нашли два: «традиционные ценности» и «государство-цивилизация». Но проблема в том, что и то, и другое на данный момент в наших реалиях это «пустое означающее»: никто вообще не в состоянии объяснить, что это такое и с чем это едят. Все описания — апофатические: формата «не-ЛГБТ». Ну и ритуальные клятвы в любви к берёзкам-ёлочкам, типа песенки Тани Куртуковой. Но ни онтологии, ни уж тем более технологии оттуда никак не выведешь. До кучи, внутри нас самих продолжают тлеть сколь бесконечные, столь и бессмысленные (и при этом весьма болезненные) внутренние разборки типа «кто выиграл ВОВ — Сталин или Николай II?» или «цивилизация — это вместе с татарами-кыргызами (а то и, не приведи Аллах, азербайджанцами) или всё же на расово очищенных великорусских дрожжах?»
8. Нас пока спасает наш… враг, посылая нам два жёстко противоречащих друг другу сигнала: один — «покайся, Иваныч, тебе скидка выйдет», и другой — «всех вас убьём и съедим, патамушта вы орки, которым не место на нашей эльфийской планете». Первому мы по природной нашей подозрительности не верим вообще, второму зато верим абсолютно и потому всё ещё воюем — чем Бог послал (ну и друг Си с другом Кимом, конечно). Но всерьёз, сущностно, в свои силы мы не верим — не в плане даже победы, а в плане в первую очередь способности породить самим из себя всю необходимую теологию-аксиологию-онтологию-технологию. Тех, кто заявляет, что у него всё это уже есть в готовом виде, считаем опасными идиотами и предпочитаем держать на дистанции от любых рычагов и ресурсов. И кто рискнёт сказать, что это не есть разумная предосторожность?
Автор — философ, политолог, публицист, директор Аналитического центра «Московский регион»
