Дальнейшую траекторию войны определит судьба замороженных российских активов
Привычный вариант: два мира — два Шапиро. Вариант, который мы наблюдаем сейчас: мир один — западный, — а вот «Шапиро» совершенно разные. Орган деловых кругов США газета The Wall Street Journal опубликовала очередную утечку: американцы передали европейцам план возвращения России в мировую (читай — западную) экономику. Европейцы в ауте и считают, что администрация Трампа сошла с ума и живет в мире иллюзий. А вот первые лица администрации США — или как минимум самое первое из этих первых лиц — убеждены, что в мире иллюзий живут сами европейцы.
Налицо раскол в западном лагере. И, вне зависимости от того, какая группа «раскольников» в конечном итоге возьмет верх, для России это объективно хорошо. Полезен для России и другой раскол внутри западного мира — или, если быть более точным, внутри Европейского союза: схватка между Брюсселем как столицей Бельгии и Брюсселем как местом пребывания руководящих органов ЕС. «Бельгийский» Брюссель не хочет оказаться крайним в продвигаемой ведущими странами Европы плане конфискации российских активов. А ведущие страны Европы считают позицию бельгийцев проявлением прижимистости и национального эгоизма.
Новости партнеров
Эти два (на самом деле их может быть еще больше) раскола дополняют и усиливают друг друга. «Диссиденты» в ЕС чувствуют, что они не одни. А те в Европе, кто привык к «чувству локтя» с американцами, находятся в состоянии дезориентации. Дело идет к решительной схватке, по результатам которой в мире — или, давайте выразимся более аккуратно, в Старом Свете — обязательно возникнет новая реальность. Это будет либо реальность, в которой Америка подтвердит свое верховенство над «союзниками» по НАТО. Либо реальность, в которой Европа докажет свою способность при наличии острой необходимости играть самостоятельную роль в мировых делах.
Звучит, возможно, излишне пафосно, я согласен. Но этот пафос нагнетают в первую очередь сами европейцы. The New York Times приводит, например, следующее заявление хорошо известного в российских политических кругах бывшего председателя внешнеполитического комитета бундестага ФРГ Норберта Реттгена: «Это момент истинны для Европы. Технократам это не нравится. И они имеют на это веские причины. Но речь идет не о юридических тонкостях, а о наличии политической воли, которая необходима для того, чтобы остаться значимым игроком. Если мы провалимся, то мы потеряем значимость и превратимся в игрушку для других».
Упоминание в этом заявлении про «юридические тонкости» и «технократов» требует пояснения. Или, может быть, уже не требует? Те, кто внимательно следят за ходом украинского конфликта, наверное, уже свыклись с мыслью о том, что определяющую роль в этом конфликте сейчас стала играть судьба замороженных российских активов. Если «раскольники» из Вашингтона, бельгийского Брюсселя и Будапешта не дадут объединенной Европе их конфисковать, то шансы на скорое окончание украинского конфликта резко увеличатся. Если сопротивление «раскольников» окажется недостаточным, то можно будет говорить о пусть промежуточной, но все равно важной политической (а также финансовой) победе Зеленского и его европейской группы поддержки.
Но этим смысл схватки за судьбу замороженных российских активов точно не ограничивается. Возможно, что, говоря о новом поворотном моменте в судьбе европейского континента, я веду себя как пресловутый конюх, который закрывает двери конюшни уже после того, как из нее убежали все лошади. Возможно, все реальные «поворотные моменты» уже остались позади. Однако «возможно» — это не стопроцентная гарантия. Поэтому все же рискну сформулировать то, что я чувствую: судьба российских активов повлияет не только и не столько на способность Европы в комфортном для нее режиме финансировать функционирование режима Зеленского в обозримом будущем.
Один из самых влиятельных европейских философов Джон Локк написал еще в XVII веке: «Единственный смысл правительства заключается в сохранении собственности». Это высказывание следует признать глубоко устаревшим: за минувшие три с лишним столетия у «правительства» появилось много новых «единственных смыслов». Но сформулированный при активном участии Джона Локка принцип «священности и неприкосновенности частной собственности» — или, в данном случае, суверенных активов Центрального банка иностранного государства — это действительно одна из главных основ современной европейской цивилизации.
Если Европа нарушит свое же собственное табу, это будет означать, что она воспринимает себя в первую очередь как новый — и гораздо более масштабный, чем Украина — «проект Анти-Россия» и что нужды этого проекта превалирует над всем остальным. Думаю, что мы имеем моральное право считать такую ситуацию потенциальной точкой невозврата.
