После того, как Залужный в своём интервью журналу Economist заявил о позиционном тупике, сравнив ситуацию на украинском фронте с Первой Мировой войной, тему подхватили многие российские эксперты, начавшие с увлечением спорить есть ли на Украине позиционный тупик, нет ли на Украине позиционного тупика. Как будто это имеет какое-либо значение.
Напомню, что во время Первой мировой войны, несмотря на наличие позиционного тупика, с которым все согласны, действовала и теория Блицкрига, в виде плана Шлиффена, который чуть было не увенчался успехом и мог бы им увенчаться, если бы Мольтке-младший скрупулёзно выполнял предначертания Шлиффена, а не вносил в его план «улучшения».
Новости партнеров
Были и глубокие прорывы. У немцев специалистом по таким прорывам был фельдмаршал Макензен, организовавший Горлицкий прорыв русского фронта весной-летом 1915 года и прорыв сербского фронта осенью 1915 года.
В русской армии с позиционным тупиком успешно боролся Брусилов, организовавший летом 1916 года успешный Брусиловский прорыв австро-венгерского фронта. Сами австро-венгры, вместе с 14-й германской армией Отто фон Белова прорвали итальянский фронт в ходе 12-й битвы при Изонцо (также известна, как битва при Капоретто) осенью 1917 года. Фактически относительно стабильным с конца 1914 года до 1918 года был только перенасыщенный войсками и отличавшийся небольшой протяжённостью Западный фронт.
Кстати, в ходе Второй мировой войны, которая считается войной блицкригов и постоянных глубоких прорывов, с конца 1941 года до выхода Финляндии из войны летом 1944 года, простоял без движения Карельский фронт. С сентября 1941 года до января 1944 года практически не менялась конфигурация Ленинградского фронта, с февраля 1942 до июня 1944 года удавалось удерживать стабильность фронта и не допускать крупных советских прорывов немецкой группе армий «Центр».
То есть наличие или отсутствие позиционного тупика, помимо особенностей развития военных технологий (что, конечно, играет важную роль, но не решающую) зависит ещё от конкретных географических условий, от соотношения сил сторон, наконец от важности данного участка фронта для стороны, которой принадлежит инициатива ведения боевых действий.
Даже если мы предположим наличие некоего (отсутствующего в природе) случая идеального позиционного тупика, то он всё равно преодолевается в ходе войны на истощение. Всё равно, ресурс одной из сторон (хотя бы психологический, в виде готовности общества нести дальнейшие жертвы) закончится раньше, чем истощится другая сторона. Тут-то позиционный тупик и закончится.
На всякий случай сообщу, что Блицкриг и война на истощение не являются изобретениями ХХ века. Классики военной мысли изучали, противопоставляли друг другу оба эти способа ведения боевых действий с глубокой древности, приводя примеры, как в пользу одного, так и в пользу другого. С эпохи Сунь-цзы, с VI века до Р.Х., общим правилом является признание желательности максимально короткой войны (или достижения своих целей без войны, только лишь дипломатическим давлением и военной угрозой), так как долгая война наносит значительный ущерб даже победителю, зачастую обесценивая плоды победы, делая её пирровой.
Но ни один классик военной мысли не сбрасывал со счетов возможность сознательного ведения войны на истощение, если вы не видите возможности одержать победу в ходе Блицкрига, при этом конфликт неизбежен, а ваша ресурсная база позволяет вам удержать стабильность своего общества дольше, чем на это способен противник.
Новости партнеров
То есть, затяжная война возможна как сознательное решения в условиях, не оставляющих другого выбора.
Если мы обратимся к ходу СВО, то увидим, что судя по конфигурации военного манёвра, политическим (продолжения работы на занятой российскими войсками территории украинской гражданской власти и сохранение украинских флагов на административных зданиях) и дипломатическим (немедленное согласие на переговоры с Киевом и остановка наступления) шагам, изначально планировался даже не Блицкриг, а всего лишь масштабная угроза силой. Цели, которых предполагалось достигнуть видны по условиям Стамбульских соглашений:
· признание Киевом российского статуса Крыма и независимости ДНР/ЛНР в границах областей;
· резкое (в три-четыре раза) сокращение украинских вооружённых сил и лишение их технической возможности для создания угрозы приграничным регионам России;
· подавление украинской властью (возможно при российской помощи, но официально это не оговаривалось) нацистских сил в стране;
· отказ от проведения русофобской внутренней и внешней политики, защита прав русскоязычного населения;
· возвращение к политике внеблоковости, отказ от сотрудничества с Западом.
Выполнение всех этих условий фактически превращало Украину в российский протекторат, чья внешняя, военная и экономическая политика оказывалась под контролем Москвы. Россия купировала бы угрозу с Запада, создала бы подконтрольную буферную структуру и при этом обошлась бы без значительных затрат времени и ресурсов на борьбу с Украиной и, особенно, на решение украинской проблемы после победы.
Новости партнеров
Разбор причин неудачи быстрого решения не входит в задачу этого материала. Одной из главных, хоть и не единственно, а возможно и не важнейшей, было нежелание Запада допустить такую быструю и бескровную победу России и его способность заставить подконтрольных ему украинских политиков вступить в бесперспективную войну с Россией за интересы Запада.
С того момента, как СВО сменила формат с «освободительного похода» на полноценные военные действия, её затяжной характер стал практически неизбежным. Теоретически Россия могла бы напрячься и организовать прорыв фронта и относительно быстрый разгром Украины. Проблема не в том, что такая победа досталась бы дорогой ценой, поскольку в ходе быстрого решения разовые потери бывают относительно велики, но они быстро прекращаются, поскольку прекращается сопротивление врага.
В ходе же затяжного конфликта, относительно малые ежедневные потери, множась в течение месяцев, а затем и лет, в конечном итоге могут превысить большие разовые потери от прорыва.
Дело даже не в том, что пришлось бы проводить более массовую мобилизацию. Психологически бы общество выдержало, а экономический ущерб за счёт отрыва большого количества рабочих рук от производственной деятельности был бы купирован быстрым достижением победы и демобилизацией. Редкие добросовестные сторонники всеобщей мобилизации и развёртывания многомиллионной армии, как правило упирают именно на этот фактор.
Главная проблема заключается в том, что победа на поле боя над ВСУ лишь создаёт предпосылки для победы над главным врагом – коллективным Западом, но ещё не обеспечивает эту победу.
Запад уже год, с ноября-декабря 2022 года, зондирует почву насчёт заключения с Россией компромиссного мира. При этом США сразу же продекларировали свою готовность вынудить Киев отказаться от занятых российскими войсками территорий. Это значит, что можно было торговаться и за то, что ВСУ будут выведены за пределы областей, вошедших в состав России по результатам референдумов, и даже ещё за какие-то территориальные приобретения, которые можно было бы получить без боёв.
Но Москва жёстко отказала, объяснив, что во-первых, предложения Запада неприемлемы, а, во-вторых, в Киеве не с кем говорить.
Поскольку мы знаем, что территориальные приобретения – не главная цель России в СВО, поначалу она готова была удовлетвориться гораздо меньшим, чем то, что ей уже год, как предлагают отдать, значит проблема не в дальнейших приобретениях.
Напомню, что главное в нереализованных Стамбульских договорённостях, не пункты о признании новой территориальной реальности, а пункты, превращавшие Украину в подконтрольный России буфер – протекторат, отделяющий её от Запада. Именно так виделась Кремлю победа в начале 2022 года. Это логичное продолжение линии Минска – попытка мягкого выдавливания западного влияния, что компенсировалось бы украинским властям сохранением почти полной (вначале только без Крыма, а затем и без Донбасса) территориальной целостности.
Россия не имела намерения захватывать и присоединять к себе всю Украину и даже какие-то значительные территории на Юго-Востоке. Россия желала превращения Украины в дружественное контролируемое государство и запуск интеграционных процессов по долгому варианту – по примеру Белоруссии. Напомню, что Москва достаточно спокойно относилась к не всегда дружественным шагам и высказываниям Лукашенко, но всегда бдительно следила, чтобы Запад не смог получить контроль над белорусской политикой.
В Кремле понимают простую истину – если выдавить с постсоветского пространства Запад, то дальнейшая интеграция постсоветского пространства неизбежна, как неизбежно и то, что Россия будет её центром. Поэтому Россия всегда стремилась избегать ненужных военных конфликтов, даже идя на непопулярные уступки. Долгий путь, был в данном случае более надёжным.
Запад же именно поэтому всё время стремился спровоцировать военные конфликты России с постсоветскими государствами, даже понимая, что Москва выиграет любую войну с бывшими республиками.
Для Запада было важно сорвать естественную интеграцию, заставить Россию, как они говорят, заплатить за победу неподъёмную цену.
Из грузинского капкана в 2008 году Россия выскочила, не став брать Тбилиси, принимать на себя ответственность за новое грузинское правительство (а значит и за грузинскую экономику, которая при таком развитии событий попала бы под санкции вместе с российской уже тогда), а также сумев завершить боевые действия за пять дней. Но, напомню, что уже тогда Запад требовал от Украины поддержать Грузию военным путём, а Ющенко был готов начать войну с Россией (генералы оказались не готовы).
Запад учёл ошибки и в украинском случае смог добиться отказа Киева от быстрого и выгодного для него мира и начала полномасштабного военного конфликта. С этого момента Блицкриг Россию уже не интересовал.
После того, как Запад сорвал Стамбульские договорённости, первоначальная цель России – мирное превращение Украины в буфер-протекторат стала нереализуемой. Мы можем разгромить ВСУ и заставить бежать на Запад украинское правительство, мы можем после этого установить на Украине любой режим. Проблема в том, что он никем не будет признан.
То есть, Россия получит на своих границах огромное непризнанное государство, вся внешняя торговля которого заблокирована, а следовательно выход из экономического кризиса невозможен, и финансирование которого вместо Запада (который в последние годы тратит на Украину за сотню миллиардов долларов в год) ложится на Россию. Иначе правительство протектората просто не удержится и туда вновь радостно придёт Запад, а пропаганда будет вопрошать: «Ну что, нахлебались Русского мира?»
Такой вариант России был не нужен – она его просто не вытягивала экономически. Москва пошла по пути поглощения Украины по частям. Когда-то, ещё в 2014 году, я писал, что «вариант салями» — присоединения одного тонкого кусочка за другим, возможно окажется для России наиболее выгодным. Но тогда вариантов было много, а теперь этот, хоть и не единственный, но один из двух-трёх основных, причём пока наиболее управляемый Россией, а не её геополитическими противниками.
Постепенное присоединение имеет свои проблемы, но позволяет избежать главной – моментальной огромной нагрузки на бюджет, которой бы потребовала одномоментная интеграция всей Украины. Кроме того оно всегда сохраняет возможность выйти на договорённость с Киевом, по примеру Стамбульской, но уже на худших для него условиях (большие территориальные потери).
Так что отказывающийся сдаваться режим Зеленского сейчас играет нам на руку, позволяя вести с Западом войну на истощение на Украине, имея при этом возможность регулировать ход боевых действий, по собственному усмотрению ускоряя или замедляя процесс.
Мы не в военном отношении находимся в позиционном тупике, а в дипломатическом. Нам необходимо полноценное урегулирование с Западом, а не просто победа над ВСУ. Победить ВСУ – всё равно, что победить армию Паулюса – приятно, полезно, духоподъёмно, приближает победу в целом, но у Рейха таких армий ещё полная корзинка, а американский Рейх войну с поражением Украины проигранной не считает.
На данный момент на нас играет фактор разобщённости западных обществ по сравнению с нашим, что стимулирует у них активизацию фактора усталости от войны. Уровень жизни на Западе также падает значительно быстрее, чем последствия конфронтации начинают как-то сказываться на российском обществе.
Главное же, у Запада целая очередь как плановых (Тайвань), так и неплановых (Ближний Восток) кризисов, по сравнению с которыми Украина второстепенна, от которых он не может устраниться и которые требуют активных действий уже сейчас (Израиль немедленно, Тайвань в следующем году) иначе они будут проиграны.
Запад и России не хочет уступить, пойдя на её условия примирения. Он пытается давить, пытается уговаривать, пытается маневрировать, лишь бы получить желанный мир, с сохранением своего контроля хотя бы над частью Украины. Он не может допустить, чтобы Россия полностью гарантировала безопасность своего западного направления – слишком большие силы высвобождаются тогда у Москвы для активной геополитической игры. Но Кремль не уступает, наоборот демонстрирует нарастающую жёсткость, понимая, что время для игры на Украине у Запада истекает и ему вот-вот надо будет соглашаться на любые условия.
Я не удивлюсь, если после попытки дипломатической атаки, которую Запад сейчас предпринимает, играя в миротворчество на российском направлении, этой зимой ещё три-четыре украинские области будут освобождены и изъявят желание войти в состав России. Западу покажут, что Россия готова постепенно воссоединить всю Украину. Находясь в цейтноте, он сильно рискует, пытаясь продолжать игру.
Но и мы рискуем: с каждым новым территориальным приобретением России потенциальный украинский буфер становится всё слабее и бессмысленнее. Если же США удастся убедить поляков и румын войти в западные области (венгров пытаются спровоцировать на то же самое, при помощи откровенного террора против венгерской общины в Закарпатье), то идея буфера и вовсе обрушится в одночасье и придётся искать новый вариант за доской в режиме реального времени.
Понятно, что в принципе возможность оккупации западных областей Украины странами Восточной Европы в Кремле прорабатывается. Но пока событие не произошло никто не знает его точных параметров, следовательно и реакция на него может быть подготовлена только в общих чертах, конкретные же её формы придётся вырабатывать в тот момент, когда события уже будут развиваться.
Война – тяжёлое и неблагодарное дело. Но горячие войны, с окопами, кровью и грязью разыгрываются нечасто. Дипломатическую же войну с заклятыми друзьями приходится вести постоянно, без перерыва на обед. Это действительно «невидимый фронт».
Ошибка в принятом решении на этом фронте может стоить не жизней десятков, сотен, тысяч или даже миллионов человек, но будущего государства, а в наше время и всего человечества. Так что из позиционного дипломатического тупика будем выбираться не спеша, без фанфар и парадов, без шума и пыли, зато качественно и надёжно.
