Чехословацкая перестройка, называемая также Пражской весной, просуществовала менее восьми месяцев. Пятого января 1968 года главой КПЧ стал реформатор Александр Дубчек, а 21 августа 1968-го — ровно полвека назад — войска стран Варшавского договора (участие болгар, мадьяр и поляков было скорее символическим, воинские части были в основном советскими), не спросясь, вступили на территорию ЧССР и завершили перестройку (в официальной формулировке — «оказали братскую помощь чехословацкому народу»). Операция «Дунай» с кодовым сигналом «Влтава-666» началась в ночь с 20 на 21 августа. Какая светлая голова в Генштабе додумалась передавать в войска число зверя и что предполагалось этим изобразить, так и осталось неясным, в остальном же ход событий хорошо изучен и известен. Чехословацкая армия не сопротивлялась, стихийные протесты против вторжения были, но минимальные. После нескольких дней неизбежного бардака, когда ни чехословацкие власти, ни силы, оказывающие братскую помощь, ничего (кроме банков, почты, телеграфа и так далее) не контролировали, настало успокоение. Вывезенное в Москву чехословацкое руководство подписало капитуляцию и отказалось от невозможных мечтаний. В апреля 1969 года вместо Дубчека главой КПЧ стал Густав Гусак — и на двадцать лет в ЧССР установился режим «нормализации», окончившийся лишь «бархатной революцией» 1989 года. Фактически же — общим развалом соцлагеря.
Реакция внешнего мира на братскую помощь была довольно умеренной, более того, чисто ритуальной. Фактически западные державы признали за СССР право (в пределах своей европейской сферы влияния) умиротворять сателлитов по собственному разумению («Доктрина Брежнева»). Возможно, если бы братская помощь привела к большой крови, западный мир отреагировал бы иначе, но крови не было. Тем более что чехи за свою землю не воевали с 1620-го, не стали воевать и на этот раз.
Новости партнеров
Такое уважение к доктринальному творчеству Л. И. Брежнева было связано с тем, что дела самого Запада шли тогда далеко не блестяще.
США завязли во Вьетнамской войне, а дома у них творились нехорошие дела. Весной-летом 1968 года убили борца за гражданские права М. Л. Кинга и уверенно шедшего к президентству Р. Кеннеди. Настроения внутри страны были если не прямо революционные, то, во всяком случае, на этой линии. В таких обстоятельствах серьезно ввязываться в борьбу за пражский социализм с человеческим лицом не было ни сил, ни желания. Хватало других забот.
В Европе продолжали раздаваться отголоски мая 1968 года, причем не только во Франции, но и в ФРГ, и в Италии. Париж, Бонн, Рим были настолько заняты собой, что всерьез впрягаться за Прагу не было никакой охоты. К тому же большая часть руководства ЧССР подписала капитуляцию (о степени добровольности этого акта мы умолчим, но подписи-то налицо) — и как прикажете вписываться за капитулировавших?
Дело усугублялось тем, что братская помощь не была чистой блажью Кремля. Не будем уже говорить, что сигнал «Влтава-666» отдали не сразу и не вдруг, а после долгих совещаний и не менее долгих увещеваний чехословацких товарищей с просьбами унять прыть и быть несколько осторожнее на поворотах.
Но если посмотреть на политическую карту Европы того времени и представить, что Чехословакия больше не состоит в Варшавском договоре, то от такой перспективы волосы на голове вставали дыбом у любого тогдашнего генштабиста. Растянувшаяся по широте от ФРГ до СССР Чехословакия, в случае своего отпадения (уж там не важно, с человеческим лицом или с нечеловеческим), разрезала бы Варшавский блок на две части. На севере — ГДР и Польша, на юге — Болгария, Венгрия и Румыния, а между ними — непонятно что. С военно-оперативной точки зрения такая конфигурация совершенно чудовищна.
Военных в Кремле тогда слушали, тем более члены Политбюро, прошедшие войну, сами понимали, сколь губительны такие возможные изменения. А комплекс 22 июня, то есть «лишь бы не было войны» (это предполагало и недопущение таких изменений, резко ухудшающих военные возможности страны), был безусловным императивом для тогдашнего руководства СССР. И не только для руководства.
Конечно, можно возразить, что демократизация ЧССР ничем таким не грозила, напротив, только укрепила бы братские узы, связывавшие чехословацкий и советский народы. Доподлинно проверить это невозможно, тем более сейчас, когда уже нет ни СССР, ни ЧССР, а мы живем на другой планете. Но тем не менее.
Новости партнеров
Венгерская демократизация 1956 года, прошедшая путь от благонамеренных рассуждений насчет человеческого лица, имевших место в кружках Петефи, до развешивания коммунистов на улицах Будапешта, — скорее внушала вождям СССР осторожность.
Те же вожди не дожили до 1989-го и последующих годов, но мы-то дожили и могли видеть на примере Прибалтики, а теперь — во много худшем виде — еще и на примере Украины, что начинается все очень благообразно, а затем — Господи, спаси и помилуй. Сами деятели весны, такие как Дубчек, Черник, Млынарж, были людьми вполне благонамеренными, истые перестройщики, но вопрос в том, долго ли бы они продержались. Особенно учитывая то, что «радикальный чумазый» начал являть свое лицо в Праге 1968-го еще до 21 августа. Советофобия быстро начала переходить в русофобию — причем до всяких танков.
Если советские вожди образца 1968 года предполагали, что дело, пущенное на самотек, окончится чем-нибудь в этом роде, мы не можем отказать им в известной прозорливости.
Приятного — ни для чехословаков, ни для советских граждан — в братской помощи не было ни тогда, ни потом. Да от таких решений никто и не ждет приятности. Если бы в ночь на 21 августа 1968 года в эфире не прозвучал сигнал «Влтава-666», возможно, революционная перестройка — со всеми плюсами и минусами этого процесса — началась бы в социалистическом лагере где-то на двадцать лет раньше, причем издержки могли бы оказаться выше.
Тот, кто считает и более высокие издержки допустимыми ради свержения коммунизма на двадцать лет раньше, чем в реальной истории, имеет право скорбеть о погубленных надеждах. Тот, кому и нынешние издержки представляются чрезмерно высокими, может сказать, что 21 августа дало еще двадцать лет худого, но мира. Кому что нравится.
