Стремительное вовлечение Турции в военно-политические конфликты в Ираке и Сирии на первый взгляд могло бы показаться странным, учитывая непростые внутриполитические реалии в этой стране, а также отсутствие ясных перспектив развития ситуации во всем регионе «Большого Ближнего Востока». Однако последние военные операции Анкары против курдов и «Исламского государства» имеют четкое обоснование, прекрасно вписывающееся в логику политики президента Реджепа Тайипа Эрдогана и в государственную идеологию «неоосманизма».
Турецкие власти вынуждены активизировать военную составляющую своих действий в регионе в силу целого ряда факторов. И понимание этих факторов имеет ключевое значение в том числе в плане обеспечения интересов России.
Первый фактор – как раз внутриполитический. Как показали июньские парламентские выборы, Партия справедливости и развития (ПСР), тесно связанная с интересами самого Эрдогана и его ближайшего окружения во главе с партийным лидером Ахметом Давутоглу, практически выработала все внутренние источники обеспечения собственного рейтинга. Более того, она оказалась перед вполне реальной угрозой раскола.
В сложившейся ситуации для Эрдогана и его команды пришло время активизировать внешний фактор, представив себя в качестве главных поборников и защитников национально-государственных интересов страны.
Учитывая объективную непрочность любой будущей правящей коалиции, а также более активное участие во внутренних политических процессах курдов – переориентация военно-политического вектора за пределы страны, в Ирак и Сирию, позволяет Эрдогану и «неоосманистам» встать над политической схваткой и позиционировать себя национальными лидерами. Поэтому и бомбардировки позиции Рабочей партии Курдистана (РПК) объективно могут быть использованы турецкими властями двояко – и как средство ужесточения антикурдской линии в целях изоляции прошедшей в парламент левой прокурдской Народно-демократической партии, и как метод усиления внутрикурдского раскола с тем, чтобы обеспечить себе поддержку со стороны умеренного крыла курдского политического спектра.
В непростой ситуации оказался и другой оппонент ПСР – Республиканская народная партия. Ее лидер Кемаль Кылычдароглу уже включился в дискуссию по поводу возможности и оправданности наземной операции турецкой армии в Сирии – в дискуссию, в которой он по определению оказывается в невыгодном положении. С международно-правовой точки зрения его заявление о том, что нельзя ввести войска на территорию другой страны без согласия международного сообщества, а возможное создание «буферной зоны» на турецко-сирийской границе потребует одобрения подобного шага в Совете Безопасности ООН со стороны России (да и с Ираном неплохо бы договориться), безусловно, справедливо. Влиятельная турецкая газета Zaman также подчеркивает, что проведение военной операции в Сирии без поддержки таких влиятельных сил в регионе, как США и Россия, осложнит положение Турции на международной арене.
Однако в конкретной турецкой ситуации (особенно после недавних терактов в стране) подобные заявления вряд ли перевесят в глазах общества воинственный подход Эрдогана.
Следует также учитывать, что, собственно говоря, нынешние неоосманисты как прилежные ученики и знатоки собственной истории лишь повторяют практику, успешно опробованную еще в XIV-XV веках турками-османами – когда последние отказались от планов экспансии в направлении Багдада и мусульманских святынь и перенесли вектор своей экспансии на Запад – на Балканы и далее в Европу. Расчет был сделан на обретение тем самым ореола «борцов за веру» («гази»), способного привлечь поддержку всего тогдашнего мусульманского мира. Расчет тогда сработал на 100%. И сейчас подобный сценарий реализуется турецким руководством с расчетом на обретение всенародной поддержки, способной помочь Эрдогану устоять при любых внутриполитических катаклизмах.
Второй фактор роста военно-политической активности Анкары напрямую связан с комплексом договоренностей по Ирану.
На протяжении последнего десятилетия именно Турция активнее других государств региона позиционировала себя в качестве посредника в переговорах по иранскому ядерному досье и даже предлагала взять на себя часть работ по обогащению урана для нужд иранской энергетики. Сейчас же необходимость в подобном посредничестве – по крайней мере, на обозримую перспективу – отпала. Но зато появилась реальная угроза резкого укрепления военно-политических позиций Тегерана в регионе. Главным узлом противоречий становится в данном случае иранско-саудовский. Однако Турции объективно не выгоден успех ни Саудовской Аравии, ни Ирана – а, следовательно, Анкаре необходимо позиционировать себя на региональной шахматной доске как фигуру никак не менее активную, мощную и амбициозную, чем Саудовская Аравия или Тегеран.
Третий фактор, определяющий действия Анкары в регионе «Большого Ближнего Востока», связан с ее взаимоотношениями с Брюсселем и Вашингтоном. Безусловно, Эрдоган попытается извлечь максимум из эскалации конфликтов с турецким участием в Сирии и Ираке для того, чтобы «повысить ставки» в своих переговорах с Европейским союзом, НАТО и особенно США, в том числе в рамках реализации идеи создания под американским контролем Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства. Нанося бомбовые удары одновременно по позициям и РПК, и «Исламского государства», Анкара тем самым перебрасывает мяч на американскую половину поля, вынуждая администрацию США лихорадочно соображать, что делать с подобным строптивым и самостоятельным то ли союзником, то ли попутчиком, то ли конкурентом в регионе.
С высокой долей вероятности можно предположить, что в ближайшее время Вашингтон и Брюссель сделают Анкаре ряд заманчивых предложений военно-политического и финансово-экономического характера.
Ну и, наконец, не следует недооценивать и «российскую» составляющую политики Эрдогана в регионе. Раскручивание военного маховика объективно укрепляет позиции Анкары на любых переговорных площадках – от реализации энергетических проектов до карабахского урегулирования и взаимодействия по ситуации с крымскими татарами.
При этом в самом турецком обществе именно Россия выступает в качестве центра «собирания» сил, недовольных политикой США. Эту мысль на днях очень точно отразила в своем комментарии турецкая газета Star, подчеркнувшая, что именно США, желающие ограничить Россию рамками жестких санкций, стали создателем образа «новой и агрессивной России». Издание особо отмечает принятое решение о вступлении в Шанхайскую организацию сотрудничества Индии и Пакистана (вспомним интерес, проявляемый к ШОС самим Эрдоганом!), а также указывает на «разрушительный и субъективный» характер американской политики на Ближнем Востоке. В результате страны постсоветского пространства рассматривают сегодня «пребывание под крылом России» в качестве единственного пути обеспечения собственной безопасности, опасаясь того, что после Ближнего Востока США могут начать перекраивать границы и на просторах Евразии – пишет Star.
В сложившейся ситуации уже и от России требуется немалое дипломатическое искусство с тем, чтобы не только не запутаться в тонкостях «Турецкого гамбита», но и попытаться извлечь для себя из активизации турецкого фактора конкретную политическую и экономическую пользу.
Турецкий Фонд политических, экономических и общественных исследований (SETA) в своем аналитическом докладе уже пришел к выводу, что в долгосрочной перспективе напряженность между Западом и Россией сыграет на руку Турции, прежде всего в энергетической области. Авторы документа отмечают, что благодаря проекту «Турецкий поток» Турция добилась значительного прогресса на пути к становлению энергетическим центром. В то же время эксперты SETA отмечают, что, как и в других энергетических проектах, таких как TANAP и TAP, Турции важно стать партнером «Турецкого потока», чтобы, наряду с Россией, иметь возможность влиять на решения, принимаемые по данному проекту. «Победителем в конфликте Запада и России будет Турция» — амбициозно отмечает в данной связи газета Star. Но и Россия вправе претендовать на геополитические и геоэкономические дивиденды от многочисленных конфликтных узлов и интересов в регионе «Большого Ближнего Востока» — а том числе с турецким участием.
Петр Искендеров,
старший научный сотрудник Института славяноведения РАН, кандидат исторических наук
